ОТСТРЕЛЯЛИСЬ

Я оказался под Угледаром ранним туманным утром. Привычно укутал машину маскировочной сеткой. И сразу же уехал с бойцами на стрельбы из гранатометов. Палили по пустым снарядным ящикам, стоящим в сжатом поле на удалении 250 метров. Как выразился инструктор, «это нужно, чтобы вы, в случае чего, сами, без «второго номера,» отстрелялись, отбились». Было в этих учениях что-то тревожное и важное. При этом стреляли не окопники, им гранатометы знакомы, а водители, связисты и молодежь из пополнения. Все понимали — нужно. Учения без муштры, «на результат», закончили быстро и вернулись в деревню. До судьбоносного решения оставались считаные часы.

НАШИ ГОЛОСА ПРОТИВ ВРАЖЬИХ

Мою идею в штабе «Востока» назвали «политинформацией» и даже «политработой», что было сущей правдой. Началось приятное оживление: искали более-менее целую хату, чтобы поместилось сразу человек 20–30, все, кто днем будет не на позициях. Но уцелевшие дома в деревне были все с прямыми попаданиями, темные, как погреба, — выбитые окна забиты чем попало, чтобы и лучик света не вырвался наружу.

Тогда стали искать хату с большим навесом над двором. Нашли. Начштаба Аскольд, благословивший эту суету, отправил меня из блиндажа на свежий воздух проверять радиоприемник.

Я побаивался этого теста — вдруг радио ничего не поймает? Спрятался под деревом от вражеских коптеров. Сначала поймал старый добрый «Маяк», потом «Радио России». Прием устойчивый, качественный, я перевел дух. Дальше все диапазоны были забиты украинской станцией, вещавшей на оккупированные Киевом территории Донбасса. Быстрой скороговоркой, на мове, мужские и женские голоса повторяли одно слово, которое я мог разобрать: «харчу-вання» или просто — «харчи». Бойцы, участвующие в тестировании, веселились. Потом сменился диктор, мова стала понятнее. Речь шла о том, как в освобожденный Изюм сейчас зайдет европейский бизнес и все там расцветет, особенно будет много «харчей». Кажется, даже диктор в это не верил.

На звуки соловьиной мовы пришел один из командиров батальона с позывным «Россия». Пошутил про «вражьи голоса». Как раз возник повод у него спросить, как себя чувствует противник. Сказанное Россией несколько противоречило украинским радиосообщениям:

— Мы пока ничего не наблюдаем на нашем участке. Информация поступает все время, что ОНИ заходят или что-то завозят. Вообще, впечатление, что у нас противник притих в последнюю неделю. Обстрелы, правда, идут в том же режиме.

— Как бойцы себя чувствуют?

— Холодно в лесопосадках, болеют бойцы. Все от простуды — порошки, таблетки — на вес золота. Грелки химические или просто газовые горелки маленькие. Ты ее включил в окопе, через десять минут согрелся, можно даже обсушиться.

— Все хотел спросить, а сегодня самый удачный день: почему такой позывной — «Россия»?

Россия смеется:

— Так я и есть Россия. Родился на Дальнем Востоке, батя военный летчик. В 12 лет переехал сюда. Потом в Москву занесло на пять лет, потом обратно в Донбасс. Дом разбитый, живу в съемном. Я даже не могу сказать, откуда я. Из России.

На мой вопрос «Что ждете от вхождения в Россию?», «Россия» ответил убийственно точно:

— Чтобы наши дети возле подвалов не гуляли.

«МОЛОДИЛЬНЫЕ» МИНЫ

Первыми слушать Москву пришли кошки и собачата. В таких мертвых деревнях они всегда жмутся к людям. Звери не могут без людей, а люди без зверей. Потешный пес с грозной кличкой Бармалей пообщался со мной, но было видно, кто из бойцов его хозяин. Пес хромал, лапу перебил осколок, еще во время весенних боев.

Явка на референдум в пригородных поселках была выше, чем в Донецке, пришли даже собаки

Рану он зализал, само заросло и зажило, как на собаке. Бармалея подобрали давно. Он путешествует по позициям вместе с бойцами, а после войны хозяин заберет его с собой, и Бармалей это знает. Пес чувствует себя уверенно, у него теперь светлая полоса в жизни.

Привез на позиции «Востока» под Угледаром радиоприемник, чтобы бойцы могли услышать, как их республика становится Россией

Постепенно двор под навесом заполняется людьми. С позиций приезжает сапер Георгий, заваривает себе лапшу в железной кружке и рассказывает:

— Мужики! Такой яблоневый сад нашли! Такие там яблоки! М-м-м!

Кто-то из бойцов спрашивает:

— Молодильные?

Георгий вздыхает:

— Если бы. За ними на броне нужно ехать, туда 120-миллиметровые мины накидывают. Но эти яблоки того стоят…

Кто-то из бойцов замечает со знанием дела, очень серьезно:

— Это сторожа, наверное.

Все валятся от хохота. На часах 14.30, и где-то в полях начинает гавкать украинская артиллерийская самоходка. Снаряды падают лениво на краю деревни, далеко от нас, нестрашно, но землю качает. Бармалей встает на задние лапы и кладет голову на колено хозяину. Закрывает глаза, еле заметно вздрагивает во время прилетов. И тут происходит приятное чудо. Низкие облака рвет какая-то черная тень, следом — рев двигателей на форсаже. Мы слышим, как наш самолет отстреливает ракеты, разворачивается прямо над нашей хатой и добавляет еще в то же место. Вражеская самоходка затыкается. Тихо. И я включаю приемник.

ВСЕ СТАЛО ПРОЩЕ И СЕРЬЕЗНЕЙ

Современный человек в мирной жизни избалован информацией. Это больше не абсолютная ценность. Но здесь, на фронте, все по-другому. Как говорит разведчик Лис, если ты знаешь точно, какой сегодня день недели, значит, ты не воюешь. Лис не помнит точно, когда он брал «Азовсталь», то ли в марте, то ли в августе. И он не шутит, он вне времени, между жизнью и смертью. Состояние, в котором обретают просветление.

Только в старом черно-белом кино можно было увидеть, чтобы ТАК слушали обычный радиоприемник. И как специально, радио, которое я привез, было стилизовано под старое, ламповое. Сорок минут слушали, не разговаривая. Появившегося внезапно завхоза зашикали со всех сторон: «Дай нам Путина послушать, тебя мы потом послушаем». Два раза вставали, молча все, как-то не сговариваясь, снимали кепки и подшлемники: когда почтили память погибших и в самый последний момент, во время подписания документов о вхождении республик и освобожденных областей в Россию.

Дослушали. Праздника не было, война-то осталась, никуда она не делась! Я бы очень хотел, чтобы сразу после выступления, по волшебству, все стихло вокруг. И эти мужики сорвали бы с себя грязные и влажные камуфляжи, переоделись в гражданское, взяли искалеченного Бармалея на руки и пошли по домам. И к утру или следующим днем они бы дошли пешком до Донецка, до родных домов, жен и матерей. Прочь с этой войны, забыть, как и не