«Что?!» — хотел было сказать я, но звук никак не хотел выходить из моего рта.

— Просыпайся, Кхал… Давай! — вновь донёсся едва уловимый шёпот.

— Ну, же! Просыпайся! — голос стал громче и увереннее: — Володя… Это не смешно!

Открыв глаза, я увидел потолок и взволнованное лицо Пуси.

— Фу-у-ух… — с облегчением выдохнула она: — Я уж думала, ты никогда не очнёшься. Всё в порядке?

— Более, чем. — ответил я, пытаясь прийти в себя после странного видения: — А, где это мы?

— В подсобке. — как ни в чём не бывало ответила Пуся и странно улыбнулась: — Если вдруг почувствуешь, что пуговицы на рубашке застёгнуты неправильно — это мои трясущиеся руки.

— Лечила меня?

— Конечно! — нагло соврала Ведьма и хитро улыбнулась: — Не могла же я упустить такую возможность…

Почему-то в голове сразу пролетел тот разговор с Хихаль про невероятную скорость Шанго. Резко подскочив, я огляделся по сторонам.

— Тише-тише! — убаюкивала меня Пуся: — Эта идиотка перегрела твой мозг! И не сознаётся… Сидит, вся красная от стыда! Правильно… Чуть не убила студента.

Боюсь, красная она не от этого…

— Поделом ей. — усмехнувшись, ответил я: — А сколько времени?

— Уже полдень. Великая Княжна сидела тут и мешала мне тебя раздев… лечить. Но потом её вызвали по телефону, и она благополучно сбежала. Странная девушка… Помнится, мы с ней никогда особо не ладили.

— Почему?

— Потому что на шахматной доске должна остаться лишь одна королева. — хитро улыбнулась Пуся: — Шучу. Просто… у меня характер так себе. У неё тоже. Знаешь… Вот смотрю на неё и сразу Мавра вспоминается.

— А, что с ней?

— Эх… — Ведьма тут же отвернулась к небольшому оконцу, которое больше напоминало бойницу: — У каждого родителя есть грехи. У кого-то больше… у кого-то меньше. И все эти грехи видно на детях. Как наколки… Хотя, нет. Скорее, это увечья. Страшные увечья!

— О чём это ты?

— Хе… Сразу видно, что у тебя нет детей.

— Вообще-то, у меня их шесть. Правда, они с десятью конечностями, плетут паутину и питаются всякими насекомыми…

— Ха! — Пуся весело рассмеялась: — Дурачок! Я про настоящих детей… Которых ты, как родитель, пытаешься вырастить. Мавра — это моя ошибка. Моя боль… Моя самая любимая дочь, которая ненавидит свою мать. Она отражения того, кем я была в то время… когда Мавра была ещё ребёнком.

— Холодная, эгоистичная, надменная, высокомерная и трусливая?

— Это я её такой сделала. Ты уж прости, что вот так внезапно откровения поползли… Но Матильду тоже нельзя назвать идеалом. Смотрю на неё… и ощущение, будто передо мной всё тот же одинокий четырнадцатилетний подросток. Одевается, как девочка-гот. Слушает идиотскую музыку… Флиртует со всеми мальчиками подряд, но не потому, что хочет внимания… А, потому что боится показаться странной. И это тоже мой грех, как родителя.

— Ну… допустим. А Княжна здесь причём?

— Она страдает. Сильно страдает… Тяжело быть дочкой Императора. Ведь мы никогда не узнаем ответ на один из самых интересных вопросов. А был ли у неё папа?

— Как видишь — он и сейчас есть.

— Отец. Но речь идёт именно о папе… Вот мой бывший муж — был папой и для Мавры, и для Матильды. И это моя идиотская натура довела до того, что Император в итоге принял решение спрятать его от меня. И от девочек. Это было заметно. Сильно заметно… Ну, когда в нашей семье пропал папа. И вот смотрю я на Софью… Такая вся холодная. Непреступная. Сама себе на уме. А, как позвонили от Императора — расцвела… Крылышками замахала, как бабочка. Полетела во дворец со счастливой улыбкой. Я и раньше видела нечто подобное… Но сегодня — это что-то с чем-то.

— Не знаю. Как по мне — Софья обычная избалованная принцесска. Ничего особенного.

— Она просто хочет внимание папы. Не отца. А именно папы. Тяжко это…

— Может быть. — пожав плечами, ответил я.

— Какой странный ответ… Слушай, я не знаю, конечно, как там у вашего вида. Но всё же спрошу… А, у тебя был папа? Или хотя бы отец? Или, вы как черепашки — вылупляетесь и сразу в открытое море?

— Сложно сказать. — задумчиво ответил я: — Был ли он… Или его не было вовсе. Я не помню. Просто не помню и всё.

— Тебе стёрли память?

— Нет. Просто… как бы сильно ты не хотел, но запомнить абсолютно всё — нереально. Особенно, когда долго живёшь. Постепенно… прошлое растворяется, где-то там. Словно солнце в закате.

— Красноречие божественного уровня…

— И не говори! Ну… раз на пары я сегодня не пойду… Может быть, дашь мне пару личных занятий? — я присел рядом с Пусей и приобнял её за плечи.

— Дурачок! — хихикнула она: — Мастерски же ты переводишь темы… Во-первых — у меня через двадцать пять минут начнётся пара у четвёртого курса. А во-вторых — мы в башне Совета! Давай-ка ты не будешь распускать руки?

— Да-да… — я поднялся с раскладушки, и сладко потянувшись, направился к двери: — Есть хочу! Как думаешь, в столовой что-нибудь осталось?

— Конечно, осталось! Идём. Я распоряжусь, чтобы тебя покормили. — Пуся по-матерински взяла меня под локоть и вывела из подсобки.

Как только мы спустились на самую нижнюю площадку башни, то я заметил в углу, на том же самом месте, где отчитывали Апраксина с черепахой, скромную молодую барышню в красном спортивном костюме. Её тёмно-фиолетовые волосы были заплетены в длинную косу, кончик которой хозяйка теребила тонкими пальцами, а глаза спрятаны за огромными окулярами… Такие носили комики, когда пародировали ботаников.

Как только таинственная незнакомка подняла румяное лицо и заметила меня, то тут же стала ещё краснее.

— О! А, где ваше красивое плать… — начал было я, но Гертруда резко подскочила на ноги и упёрла в меня огромные из-за окуляров глаза. Её лицо буквально пылало от злобы!

— ТЫ… — прорычала Ведьма и хрустнула тонкими пальчиками: — Чёртов извращенец!!! Я тебя сейчас прикончу!!!

Увы, от той пафосной леди не осталось и следа. Оригинал оказался в полтора раз меньше и был ниже Пуси. И худее. Про грудь — не знаю.