— Солдатики батальона лопаты взяли, — неожиданно произнёс Отсенберд во время завтрака, — землянки рыть будут.

— Давно пора. В этих краях скоро морозно станет. Уж середина осени проходит. В палатках мёрзнуть… — сказал Дориан в необычной для себя манере.

— Отсенберд, как по отчётностям? — спросил Вэйрад.

— Всё довольно-таки чётко… на первый взгляд претензий быть не может. Все солдаты числятся в базе. Реальное число с базой совпадает. Нарушений никаких я не обнаружил и в характеристиках. Но! — сказал Фирдес, подняв указательный палец. — Есть одна деталь, которая меня заинтересовала. Когда я проходил мимо оружейной, я заметил: на большинстве оружий и доспехов какая-то эмблема с чёрным драконом. Сначала я подумал, что это просто эмблема компании, которая поставляет им снаряжение. Но через какое-то время, когда я уже шёл обратно, я наконец понял! Чёрного дракона этого я видел! Игъварские мечи и копья, щиты и доспехи — всё с точно такой же эмблемой. Я навёл справки, и оказалось, что эта компания находится в одном из южных княжеств, которые поставляют оружия чуть ли не на половину континента. Но у нас они под запретом.

— Забавно. Такая мелочь. Обидно, стало быть, — произнёс Леонель. — Что ж, вкупе с тем, что мы уже имели, это станет приятным добивающим фактором.

— О, здравствуйте, дорогие господа! Чем на этот раз вам помочь? — съязвил генерал Стоун.

— Мы высоко ценим вашу заботу и помощь, оказанную нам, — начал Вэйрад, — но увы! стоит признать, что вы нарушили некоторые правила, изложенные в кодексах армии Невервилля.

Лицо Стоуна переменилось. Даже слегка озлобилось.

— Интересно… Так принято у вас благодарить за уют и поддержку? — ответил Ригер. — Ну, давайте. Что я нарушил?

— Во-первых, по уставу 321 никто не имеет право изымать в качестве провизионного оброка пищу у семей с тяжёлым положением. Среди таких положений: болезнь кого-то из членов семьи, смерть кого-то из членов семьи (действует в течение двух месяцев), уход кого-то из членов семьи (действует в течение одного месяца), бедственное положение (вы должны позаботиться о выживании семьи, у коей вы изъяли провизионный оброк). Ваши солдаты, как ни прискорбно это говорить, нарушили ряд вышеизложенных пунктов.

— Ну и что же мне будет? — спросил, смирившись с поражением, Стоун.

— Мы, как государственные ставленники в данном вопросе, имеем возможность вынести приговор вам. Но также у нас есть право отблагодарить вас: по правонарушениям военного устава 321 вы обязаны вернуть в полном размере изъятое и оплатить за свой же счёт издержки в размере, который назовёт пострадавший.

Выражение лица генерала Ригера Стоуна не выглядело ни разочарованным, ни радостным. Он словно знал, что так и случится. И на этот счёт он был готов.

— Благодарю за такое нисхождение! — слегка с иронией произнёс Стоун.

— Есть и второе нарушение, господин генерал! — тут же воскликнул Отсенберд, кипя от негодования.

— Интересно, что же я ещё натворил? — продолжал играть на нервах Стоун, состроив мерзкую ехидную рожицу.

— Ты смеешь играться с нами? — спросил грозным тоном Фирдес, сделав два шага в сторону Ригера Стоуна, сидящего на кресле за рабочим столом. — Ты, сукин сын, предатель! Откуда у тебя поставка снаряжения с Юга?

Ни Вэйрад, ни Дориан не спешили остановить Отсенберда. Они прекрасно понимали, что подобный подход сейчас весьма уместен.

— Соблюдайте приличие! — вдруг вырвалось из уст Стоуна. Фирдес понял: несокрушимая чешуя генерала пробита. Осталось докончить начатое. — Я ни малейшего представления не имею, что вы имеете ввиду!

— Ох! Фирдес даёт! Смог всё-таки вывести его, — прошептал Нильфад, обращаясь к Вэйраду. Леонель кивнул и холодным взглядом продолжил наблюдать за диалогом.

— Ещё как имеешь! Доспехи, щиты, мечи, копья, клинки, луки, арбалеты, кинжалы — всё это было под эмблемой компании, находящейся в княжестве Лерилин и снабжающей этим же боевым набором страны, с которыми мы в скором времени будем мечи крестить.

— Вот как! Довольно с меня этого абсурда! Сумма! — воскликнул генерал, встав из-за стола и достав звенящий мешок. — Это вам нужно? Убирайтесь немедленно!

— Предлагает взятку! Глупец! Теперь тебе точно грозит трибунал! — произнёс Отсенберд.

— Это мы ещё посмотрим. Я имею право представить на суде любые доказательства невиновности?

— Да, — ответил Вэйрад.

— Что ж. А теперь выметайтесь все из моего лагеря! — зарычал Стоун.

— Про возврат провизии не забудь, — холодно добавил Леонель, и, развернувшись, ушёл прочь вместе с товарищами.

Войдя в шатер, из которого их совсем скоро бы гнали копьями, они застали оживленный спор между Зендеем и Адиялем:

— Не подходи ко мне, словно к больному! Зачем мне ваша служба, эти ваши вечные поездки! Меня уже вымораживает сама суть понятия войны! Я умываю руки! К черту службу! — воскликнул Адияль, не видя за спиной зашедших отца и Нильфада с Отсенбердом.

— Брось ты эту чепуху нести! Ты никуда не уйдёшь от службы! Только слабаки бросают Родину и семью! — настаивал на своём Зендей.

— Да?! Только слабаки бросают Родину и… ты сказал, семью? Забавно, ведь наш папаша как раз и бросал нас некогда! Каждый раз то на службу, то на важную встречу с каким-нибудь чинушей! Так и умерла наша мать, если ты не помнишь!

— Замолчи! — пытался прервать речь младшего брата Зендей, видя подавленное лицо отца, стоящего за ним.

— Нет! Ведь отец наш виновен в гибели мамы! Такие идеалы проповедует армия? Я уеду учиться на Юг или ещё куда-нибудь, но воевать я отказываюсь… довольно с меня жертв! Да ещё и калекой я остался…

Как только он договорил, до его плеча коснулась до боли знакомая рука. Адияль онемел. В горле у него осел тяжёлый ком. Ноги дрожали. Глаза заблестели. Это была отцовская рука, такая теплая, приятная, но почему-то дрожащая. Адияль в миг почувствовал всю вину за сказанное, в мгновение осознал себя, которого чуть было не утерял. Прикосновение папы пробудило в угасающей душе того беззаботного мальчика, бегающего где-то на территории лагеря дяди Эверарда, мечтающего стать кем-то великим. Он вспомнил слова дяди, и оттого его сердце дрогнуло. Адияль уже не стоял на ногах, но отец удержал его, сел на колени и обнял. Грудь отца колебалась ни чуть не меньше груди сына.

— Прости меня… — вырвалось из отцовского сердца вместе со слезами и болью.

— Папа… — лишь осилил сказать Эди, но и того было достаточно.

Удивительно. Казалось бы, простые слова… Но сколько в них заложено страданий и искренних чувств!

Поднялся ветер. Все сидели по своим уголкам, в уюте. Белые и пушистые капельки повалились с облачного неба, кружа вокруг, а затем, оседая на ветках голых деревьев, на мёртвой земле, на крышах домов, на льняных палатках. Вскоре лёд окутает