Вэйрад и Дориан практически одновременно усмехнулись. Но смешок этот был добрый, вызванный чувством понимания своей ошибки.

VIII.

Вэйрад всё думал, как отвлечься. Они уже несколько дней пребывают в лагере батальона Ригера Стоуна, пожалуй, величайшего лжеца в истории их практики. Однако раскрыть его вранье ещё только предстояло, потому Леонель и читал кодексы, в высочайшей степени вдумчиво, не упуская ни одной детали.

Отсенберд решил подремать, а Нильфад помогал Леонелю, читая сборник законов.

— Ну как оно, братец? — поинтересовался Зендей, увидев, что Адияль проснулся.

— Паршиво, — холодно ответил младший.

— Чего так? Травмы ноют? — продолжал Зендей, делая вид, что ничего не произошло между ними ещё только пару дней назад.

— Травмы ноют… и не только физические, — ответил Эди и с укором посмотрел в сторону брата, сидящего на полу прямо возле койки больного.

Зендей умолк. Опустил голову.

— Прости меня, что я не смог оправдать твоих ожиданий, Эди… — дрожащим голосом выдавил из себя старший брат.

— Ты не виноват в этом. Нельзя сказать, что кто-то виноват. Случилось всё так, как случилось.

— Я мог уделять тебе больше внимания, особенно после того, что ты пережил…

— Мог. Но ты не знал, как всё обернётся, так что смысла особого не было, — сказал Адияль. Зендей вновь замолчал — ему было нечего сказать, и его глаза изображали лишь одно чувство — стыд. Затем младший продолжил: — Понимаешь, я уже давно замечал, что в компаниях меня редко замечают, редко выслушивают, редко воспринимают всерьёз, практически никогда не советуются со мной. Но проблема, как оказалось, была лишь в том, что я дорожил людьми, которых пришлось потерять. Имею в виду… они меня ценили, они ставили меня хоть и не на их уровень, но со мной они считались. И вот их не стало… и я был потерян, травмирован, если хотите. Наконец, мне решила помочь родная семья. И всё, что я обнаружил, когда воссоединился после долгого времени с братом и отцом, — это банальное игнорирование моего присутствия, — кончил Адияль и повернулся набок, в противоположную сторону от Зендея. Ему было тяжело лежать не на спине, больно, но по какой-то причине он терпел.

Старшему брату было нечего сказать. Вновь. Он промолчал и ушёл.

Тем временем Вэйрад и Дориан молча сидели в уютном шатре и изучали законы.

Вдруг Нильфад заговорил:

— Что за жизнь! — неожиданно он начал. — Ведь подумаешь да и придёшь к мысли: все мы живём с какой-то целью. У некоторых цель жизни — богатство, власть, известность, признание. У других — спокойствие и умиротворение. У меня цель — покончить с войной и вернуться домой, к семье. И я ради этой цели готов на всё. Для меня главное в жизни — благополучие моей семьи. Но я знаю, что если даже меня не станет — а вероятнее всего, я погибну на поле боя (если погибну), стараясь как можно сильнее приблизить победу Невервилля — с моими ничего не произойдёт. Они живут в маленькой деревне близ столицы: жена, дочь. Они смогут позаботиться о себе. Но я не могу понять тебя, Вэйрад, — вдруг перешёл Дориан. — Ведь жизнь коротка. Наследие, что мы оставляем, — это наши дети. Дети — будущее государства. И каким будет это будущее зависит от того, какими людьми мы вырастим детей. Адияль и Зендей. Я вижу в них безграничный потенциал. Оба умны, отважны, слегка взбалмошны, сильны… но… если не станет их отца? Оба твоих сына пережили ужасы войны в слишком раннем возрасте. Ты чуть ли не потерял сознание младшего сына, но не отступаешь от своих идеалов. Не можешь пойти против своих убеждений, хотя бы ради детей. В чем же твой смысл жизни? — наконец прозвучало из уст Нильфада.

Молчание. Взгляд Вэйрада был пуст, как и всегда, мрачно спокоен, даже чист.

— Наверное, в том, чтобы из моих сынов сделать настоящих людей. Людей чести, упертых за правду, бьющихся до конца за то, что им дорого. Благополучие? Какой ценой? И меня, и Адияля, и Зендея воспитал Эверард Медбер. И фраза, которую я запомнил до конца времен, не позволяет мне бросить дом, родную землю. И придёт день, запомни мои слова, когда мы с тобой будем лежать в земле, не окончив войну… а мои сыны возьмут мечи и положат ей конец раз… и навсегда. «Важно не то, какие звания получал, важно то, человеком ли ты стал… В жизни главное отдавать, а не получать — это то, что грех не знать…» — довершил свое изречение Вэйрад и с доброй улыбкой взглянул на товарища, сидящего рядом.

— Разные у нас пути, однако! — выдал Нильфад, скрывая свои смешанные чувства, связанные с ответом Леонеля.

— Разные учителя, — спокойно ответил Вэйрад.

IX.

— Ru enmi ta Ighvar! — воскликнул придворный лорда Дезевона, встречая карету Зельмана Златогривого. — Добро пожаловать в Игъвар! — повторил он уже на всеобщем с явным акцентом.

— Наконец прибыли, видать, — сказал Леонардо королю. — По крайней мере говорят здесь на игъварском.

Зельман ничего не ответил. Он лишь задумчиво глядел в небольшой просвет на занавесках в карете, оглядывая местность. И наконец добавил серьёзным и сосредоточенным тоном:

— Гляди в оба, прошу. Мы сейчас в затруднительном положении — сбежать не удастся.

— Всё будет хорошо, Зел. И я сконцентрирован всегда.

В этот день должна состояться конференция глав государств всего континента для решения военного вопроса и волеизъявления собственной позиции по нему. Иными словами, короли должны принять сторону страны, по их мнению, имеющей большие шансы на победу; или — для них более выгодного союзника. Правители островов Баго, Игъвара, Невервилля, представители Альянса Южных Княжеств и Альянса Северных Княжеств выступят с речами во дворце лорда Дезевона.

— Кругом один песок… Едва ли здесь возможно устроить засаду, Зел.

— Нельзя расслабляться! — буркнул король.

— Спереди и сзади, слева и справа нас сопровождают лучшие воины Невервилля. Если так хочешь занять свою голову, лучше подумай о том, что ты будешь говорить на выступлении.

Зельман замолчал. Он редко признавал свою неправоту, но в этот раз он, видимо, согласился с товарищем.

X.

Седьмая Международная Континентальная Конференция.

— Gnjup ts ba vil in du Sima Mivit Ghresd Kongerg! — огласил правитель Игъвара.

У каждого из собравшихся представителей и правителей под рукой стоял переводчик, ибо, как принято с тех самых времен Первой Конференции, все выступают на своём родном языке, а в связи с этим могли возникнуть трудности с пониманием речи остальных участников. Однако, как бы то ни звучало абсурдно, но единственное