Шрифт:
Закладка:
Реакция в самой Франции оказалась мягче, чем многие ожидали. Шатобриан отказался от незначительной должности в Министерстве иностранных дел, но когда глава этого министерства, невозмутимый Талейран, давал бал 24 марта — через три дня после смерти Энгиена — на нем присутствовали двадцать представителей старой французской аристократии и представители всех европейских дворов.94 Через три месяца после этого события оно, очевидно, исчезло из поля зрения общественности. Однако Фуше, обычно внимательный наблюдатель, заметил по поводу казни: «C'est plus qu'un crime, c'est une faute» (Это больше, чем преступление, это ошибка).95
Возможно, Наполеон и испытывал какие-то угрызения совести, но он никогда не признавался в этом. «Эти люди, — говорил он, — хотели повергнуть Францию в смятение и уничтожить Революцию, уничтожив меня; мой долг — защищать Революцию и мстить за нее»… Герцог д'Энгиен был таким же заговорщиком, как и все остальные, и с ним нужно было поступить именно так…Мне пришлось выбирать между непрерывным преследованием и одним решительным ударом, и мое решение не вызывало сомнений. Я навсегда заставил замолчать и роялистов, и якобинцев».96 Он дал им понять, что с ним «нельзя шутить».97 что и его «кровь — не вода в канаве».98 Он не без оснований полагал, что вселил страх смерти в сердца роялистских заговорщиков, которые теперь могли убедиться, что кровь Бурбонов их не спасет. На самом деле больше роялистских заговоров с целью лишить Наполеона жизни не было.
В случае с заговорщиками, арестованными в Париже, он вел себя более осторожно и публично. Судебные процессы должны были быть открытыми, и прессе разрешалось подробно освещать их. Хотя Буррьенн выступал против казни Энгиена, Наполеон попросил его присутствовать на суде и дать ему отчет о ходе событий. Пишегрю не стал дожидаться суда: 4 апреля он был найден мертвым в своей камере, задушенным собственным шарфом. В других случаях вина была признана или очевидна; но в случае с Моро не было доказано ничего, кроме того, что он открыто враждовал с Наполеоном и скрывал от властей, что Пишегрю и другие намеревались свергнуть его с престола силой. 10 июня 1804 года суд огласил приговор: девятнадцать заговорщиков были приговорены к смерти, Моро — к двум годам тюремного заключения. Кадудаль умер без покаяния 28 июня. Из оставшихся восемнадцати Наполеон помиловал двенадцать, включая двух Полиньяков. Моро спросил, нельзя ли заменить приговор на ссылку; Наполеон согласился, хотя и предсказал, что Моро будет продолжать плести заговоры против него.99 Моро отправился на корабле в Америку, пробыл там до 1812 года, вернулся и поступил на службу в русскую армию, сражался с Наполеоном под Дрезденом (29 августа 1813 года), умер от ран (2 сентября) и был похоронен в России.
VI. ПУТЬ К ИМПЕРИИ: 1804 ГОД
Размышляя о заговоре, Наполеон задавался вопросом, почему ему приходится выполнять свою работу под постоянной угрозой убийства, в то время как правители, неоднократно выступавшие против Франции, — Георг III Английский, Франциск II Австрийский и Священная Римская империя, Фридрих Вильгельм III Прусский и Александр I Российский — могли рассчитывать на сохранение своего господства до самой смерти и на упорядоченную передачу суверенитета своим естественным или назначенным наследникам. Этого не могло быть потому, что они подчинили свою политику и назначения демократическому контролю; это было не так. Очевидно, секрет их безопасности заключался в их «легитимности» — санкции на наследуемое правление со стороны общественного мнения, сформированного в привычку на протяжении поколений и веков.
В частном порядке — и все реже — Наполеон мечтал об абсолютной, освященной, передаваемой по наследству власти, даже о династии, которая могла бы обрести печать и ауру времени. Он чувствовал, что задачи, которые он жаждал решить, требуют стабильности и непрерывности абсолютного правления. Вспомните Цезаря — как он принес римские законы и цивилизацию в Галлию, изгнал германцев за Рейн и завоевал титул imperator, главнокомандующего; а разве не он, Наполеон, сделал все это? Чего мог бы добиться Цезарь, если бы его не убили? Вспомните, как многого добился Август за сорок один год императорской власти, освободившись от плебейского хаоса, с которым покончил Цезарь, и опираясь на поддержку сената, достаточно мудрого, чтобы подчинить болтовню гению. Наполеон, сын Италии, поклонник древних римлян, мечтал о такой беспрепятственной преемственности и о привилегии, которой пользовались императоры второго века, — выбирать и обучать преемника.
Но он также думал и часто говорил о Карле Великом, который за сорок шесть лет правления (768–814) навел порядок и процветание в Галлии, распространил законы франков как цивилизующую силу на Германию и Италию и добился — или добился — посвящения в папы; разве не он, Наполеон, сделал все это? Разве не он восстановил во Франции религию, которая сдерживала языческий разгул, развязанный революцией? Разве не он, подобно Карлу Великому, заслужил пожизненную корону?
Август и Карл Великий, эти великие реставраторы, не верили в демократию; они не могли подвергать свои выверенные и взвешенные суждения, свои далеко идущие планы и политику язвительной критике и безрезультатным дебатам развращенных делегатов народных симпатий. Цезарь и Август познакомились с римской демократией во времена Милона и Хлодия, подкупавших избирателей; они не могли управлять по велению бездумной толпы. Наполеон видел парижскую демократию в 1792 году; он чувствовал, что не может принимать решения и действовать по указке разгоряченных толп. Пора было объявить Революцию закрытой, закрепить ее основные завоевания и положить конец хаосу, беспокойству и классовой войне.
Теперь, наказав роялистов казнью, он был готов
