– Что?

– В ту ночь. В твоей машине.

– Не понимаю, о чем ты.

– Мокрое насквозь.

– Да что с тобой такое?

– Ты же был на лодке, да? В ночь, когда утонул Флойд.

Он мотает головой и странно на нее смотрит. Ну все, блин, ты проиграла. Вдруг с его лица исчезают все эмоции, он хватает ее за руку, заставляет встать и тащит в коридор, потом вниз по лестнице.

– Я хочу, чтобы вещи были разобраны. Сейчас. Тебе не понадобятся чемоданы, уж будь уверена. – Он выталкивает ее на улицу и захлопывает дверь.

Без пальто и босиком ей холодно. Она, дрожа, забирает чемоданы, холодные слезы текут по лицу. Она раздраженно смахивает их. Ей придется как-то умилостивить его, убедить, что она не хотела – что она понимает, даже прощает. Тайна, которую она сохранит навсегда, – она репетирует, как скажет ему это.

Она несет чемоданы в дом. Конечно, он ей не помогает. Смотрит, как она с трудом тащит их наверх. Она вынимает все и снова запихивает в шкафы, потом убирает пустые чемоданы в кладовку. В отчаянии она садится на кровать и пытается думать, строить планы. Она слышит его на кухне, стейк жарится на слишком сильном огне, жир шипит на сковородке, тянет дымом. Она слышит голос дочери.

Каким-то образом им удается пережить ужин. Он ставит порцию для нее, но она едва может есть. Она режет мясо на маленькие кусочки, ворочает во рту вялую зеленую фасоль. Вино густое и горькое, и он заставляет ее немного выпить.

– Это для нервов, – говорит он и наливает ей еще.

Она старается не смотреть на него. Но он смотрит на нее постоянно, жует медленно и старательно. Она понимает: они враги. Настоящие заклятые враги. Она чувствует его ненависть к ней. Чувствует, что он чего-то хочет – но неясно, чего именно. Что-то замышляет.

Она убирается на кухне, осознавая его присутствие. Он играет с Фрэнни – хороший папочка. Шумный. Наигранный. Заставляет ее смеяться слишком громко.

– Пора спать, – вмешивается она.

– Нет, мама.

– Пойдем, милая, – говорит она и берет ее за руку.

Она купает Фрэнни, потом одевает в пижаму и читает, обняв ее в теплой кроватке, и помнит – там злой ветер, кружащийся снег, черные бездумные деревья. Благодарная и нетерпеливая, она смотрит, как засыпает дочь.

В доме тихо. Она не знает, где он. Они как звери в лесу, ждут, ждут. Она на цыпочках выходит в коридор и смотрит сквозь перила. В комнатах темно, но она чувствует запах косяка из его кабинета и слышит, как звенит стакан об стол и как гремят кубики льда.

Внезапно опустошенная, она принимает душ, вода течет по ее лицу мимо открытого рта. Все тело болит. Она понимает, что пережила что-то почти невозможное за месяцы, проведенные в этом доме. У нее столько отобрали, что она не верит, что когда-нибудь станет прежней.

Она надевает ночную рубашку и сидит на постели, расчесывая волосы. Она думает, что, возможно, надо кому-нибудь позвонить. Она не чувствует себя в безопасности. Но идет такой сильный снег. Она ненавидит его ледяное безразличие, бездумное предательство. Она ненавидит Бога за то, что запер ее в этом доме. Ставни остались открытыми, и окна отражают совершенную симметрию комнаты: кровать с двумя подушками, две тумбочки, две лампы – и две женщины, одна из плоти, другая из воздуха.

Потом

Сначала – ужасная тяжесть, голова как свинцом налита, волосы покрыло что-то похожее на сироп, и торчит лезвие. Она думает, что это какая-то средневековая смерть, но это уже неважно. Она не чувствует боли, лишь изумление. Она встает и смотрит вниз на свое тело, залитое кровью, и на фигуру, ожидающую ее в круге света.

– Ты готова присоединиться к нам?

– Да, – отвечает она. – Да, я готова.

– Тебя любят, тебе нечего бояться.

Водянистый свет ведет ее, пляшет и переливается на спящем ребенке. Ее холодное дыхание запускает мобиль с крохотными феями, размером с палец, в остроконечных шапках, играет музыка. Девочка открывает глаза, но лишь на миг. Она смотрит на мобиль, зачарованная его круговым движением, и снова погружается в сон.

Белое поле, небо. Деревья – они тоже белые. Сквозь них льется Божий свет. Ослепленная им, она погружается в блаженное забытье.

Бихевиоризм[98]

1

Слишком рано, еще закрыто, и он останавливается у магазина пончиков, что неподалеку от колледжа. Он сидит в машине, глядя в лобовое стекло. Заходят несколько припозднившихся. Потом он выходит на мороз. Застегивает пальто, но подкладка порвалась, и сквозняк гуляет по спине. Пальто банкира, думает он, банкира или гангстера, одна из отцовских вещей, которые он носит со студенческих лет. Он хотел отдать жене зашить – она умела многое и шила великолепно, – но теперь думает избавиться от него. Как и многие вещи, пальто пережило свой срок годности.

Когда он заходит внутрь, его окутывает тепло и сладкий запах. Он говорит, что ему нужно, и несет к столу кофе и пончик на маленьком коричневом подносе. За окнами так светло, что глазам больно. Когда он садится и снимает перчатки, пластиковый стул скрипит. Он вынужден сосредоточиться, когда берет кофе – тот слишком горячий. Сложив руки на коленях, он смотрит на чернокожую женщину за прилавком, которая обслуживает покупателей, – ее улыбка то ярко вспыхивает, то исчезает, едва клиент отворачивается. «Как нечестно – и как странно», – думает он. В этот час заходят по большей части строители, приехавшие на пикапах, и женщин считай что нет, кроме той, что за прилавком, и другой, которая моет пол, и каждый раз, когда кто-то заходит, чувствуется запах туалета. Пончик выглядит аппетитно – жареное тесто с начинкой из джема. Это напоминает ему, как он засовывает куда-то язык. Он откусывает, стараясь не капать на одежду, – так ведь можно и рубашку испортить.

2

Они выходят рано – начались зимние каникулы, люди уезжают кто куда. Сам он никуда не едет. Но он рад, что не надо в школу.

Мистер Клэр попросил его. Он знал, что это полдня, и сказал, что заплатит сверх обычного.

Ставни закрыты. Это первое, что он замечает. Но ее машина здесь, припаркована под большим деревом, как обычно. Возможно, она сейчас шьет на машинке. Но когда он заходит в дом через незапертую дверь, то не слышит ни гула машинки, ни чего-либо еще. Он стоит и прислушивается. В доме тихо. Лишь чуть дрожат окна. И тут