Она слышала лошадей в поле. Они знали ее печаль. Они понимали, как он обманул ее, запутал все, чтобы выставить именно ее больной, больной девушкой, у которой проблемы, и он сделал правильно, что отпустил ее.

Часть четвертая

Поскольку

Поскольку она знает его, она знает, кто он такой, и потому что она знала это все время, она просто не могла себя заставить признать. Она даже знала про диссертацию, потому что прочла ее тайком и видела ее недостатки, и много дней спустя после защиты, которой на самом деле не было, она нашла письмо Уоррена Шелби и вялую просьбу к Джорджу отредактировать ее и заново подать. Но лишь много позже, когда они переехали и она потратила столько сил, рассказывая всем, какой он умный и какая у него замечательная новая работа, она поняла, что он, по сути, просто ряженый в костюме ученого – каждое утро он проверял рубашки, которые она выгладила, поднимал каждую на вешалке, будто инспектор, и, обнаружив малейшую морщинку, сдирал и гладил сам, стоя у гладильной доски в трусах, заставлял ее смотреть, потом вел ее за запястье и указывал, какие его ожидания не были выполнены – пыль на бюро, отпечатки пальцев, это же неприемлемо, городок маленький, люди без проблем могут нагрянуть просто так, и нужно всегда быть готовым. В тот раз, когда она видела его с девушкой, он сказал, что отправляется на пробежку, а она что-то пекла, сложный рецепт, туда нужен был шалот, в прекрасном расположении духа, она прошла мимо гостиницы, и вот они стояли у сарая – девушка с черными волосами, похожая на ошибку, на что-то вычеркнутое черной ручкой, размахивала сигаретой и выпускала дым так, будто хотела сдуть его. Они явно ссорились, она плакала, и Кэтрин проехала совсем рядом, даже не замедляя ход, отправилась по своим делам, бродила вдоль прилавков у Хака с покупками, и все шло как обычно, а потом пришло Рождество с подарками, ее новая посудомойка, его гордые родители, в восторге от него, в накрахмаленных белых рубашках, в великолепно обшарпанном пиджаке, и явно думали: бедный Джордж, с такой бесцветной невротичкой-женой – у нее ведь ни чувства стиля, ни утонченности, сухая, словно старая фига, как он добр, что не бросает ее! Потому что она никогда не нравилась его родителям, с самого начала, и презрение его матери было подобно яду – а ее собственные родители, робкие провинциалы, вечные распродажи и конторские книги матери, гравийный карьер отца, белая пыль густая, словно мука, сельский дом в тупике, печальные незаконченные дома, застройщик – мошенник, пустые участки поросли травой, их с Агнес общая комната, зеленые стены в клетку, мать сама выбрала обои, а ей они никогда не нравились. Это было так непохоже на дом Джорджа – красивые безделушки его матери и лицемерная скупость, настолько манерная речь, что их друзья считали ее высшим существом, и все они пили джин и много курили, слушая, как его отец хвалится своими магазинами, большие знаки на шоссе, скидки, золотой стандарт мебели, они могли быть щедры, но это походило скорее на благотворительность. И потому что она знает про женщин Джорджа, не только девушку в гостинице, но и других, которые были все это время, и потому что она никогда не доверяла ему, с самого начала, и потому что люди знали и молчали, они не хотели ее ранить, даже пусть это ранило ее еще больше – потому что он сделал из нее ничтожество. «Я хочу расстаться с тобой, – повторяла она, тренируясь, и одновременно заправляла кровати. – Мы несовместимы, – она пылесосила гостиную. – Я тебя больше не люблю, – убиралась в его кабинете. – Я тебя никогда не любила, – вытряхивала пепельницы. – Я ненавижу и презираю тебя, я хочу развестись!»

Новый год приходит с рассветом, пробуждая ее ото сна. Она постепенно осознает, что Джорджа нет в кровати. Она садится, внимательно прислушиваясь, но в доме тихо. Немного испуганная, она надевает халат и спешит в коридор, мимо двери спящей дочери, вниз по лестнице, на миг зачарована своим отражением в зеркале, где она утопает в солнечных лучах, на потолке радужные разводы, а в глазах ее ошеломляющая ясность, словно она смотрит на другую версию себя – зрелую, собранную, отважную, которая сможет ее отсюда вывести.

Она находит его в кабинете, спиной к двери, на столе открытая бутылка виски, в пепельнице тлеет сигарета.

– Джордж? – Он не отвечает. – С тобой все хорошо?

– А с чего бы нет?

И тут она видит кровь. Капли на полу.

– Ты ранен.

– Да.

– Что с тобой?

– Порезался.

– Что ты делал?

Он оборачивается и смотрит на нее. Она видит, что рука его обмотана полотенцем, мокрым от крови. Глаза у него стеклянные, злые. Он смотрит на нее целую долгую минуту, что-то решая.

– Возвращайся в постель, – говорит он. – Никто в здравом уме не станет вставать так рано.

В День святого Валентина весь день идет снег. Они с Фрэнни вырезают розовые сердечки из бумаги, потом наклеивают на салфетки и конфеты в форме сердечек.

– Важно говорить людям, что ты их любишь, – советует она Фрэнни.

Они оставляют открытки у дома мальчиков Хейлов в городке. Она спрашивает Эдди, может ли он ее отвезти, и да, он может. Он касается ее плеча. Все будет хорошо.

– Прочти это, – говорит она Коулу, протягивая открытку. – Я там все написала совершенно серьезно.

Джордж забывает про День святого Валентина. Он приходит домой с пустыми руками. Она из-за этого не расстраивается. Он устал, слишком много работает, жалуется на административную работу и слишком требовательных студентов.

«Дурацкие каникулы, как ни посмотри», – думает она.

Но Фрэнни плачет и не может успокоиться. Джордж уходит и через час возвращается с шоколадными сердечками для Фрэнни и открыткой с блестками.

– А это тебе, – говорит он и протягивает Кэтрин коробку конфет в форме сердца. – Теперь довольна?

Она смотрит в его небритое лицо, глаза, блестящие, словно битое стекло, на лоб, лоснящийся от пота.

Она не отвечает и уходит наверх, садится на край кровати и открывает коробку. Оттуда поднимается запах. Она начинает. Одну за другой, обертки летят на пол, комки черной гофрированной бумаги, напоминающие ей каштаны. Липкая карамель и плотная нуга покрывают ее горло. Вскоре она уже даже вкуса не чувствует.

Он обнаруживает ее позже в туалете.

– Что случилось? Что ты делаешь?

– Выблевываю свой брак, – больше ей не приходит