Теперь, когда этот день настал, все оказывается труднее, чем она думала. В четверть седьмого, едва он уходит в душ, она торопится к машине. Когда она отъезжает, он спускается по ступенькам крыльца в халате, на лице пена для бритья.

– У меня встреча, – кричит она. – Фрэнни – на тебе.

– Но мне нужно…

Она не оборачивается, чтобы выслушать его жалобы, шины проскальзывают на обледеневшей дороге.

Она едет в город и паркуется у кафе, где ждет Эдди, как они и условились. Когда она садится в его грузовик, он спрашивает:

– Ты в порядке?

Она кивает.

– Спасибо. Я не знала, кого еще попросить.

Они не говорят по дороге в Олбани, там едут через мост, и она видит дома, паровозное депо с длинными черными поездами, дымовые трубы близ порта. Клиника находится в центре, на Ларк-стрит. Медсестра берет ее за руку, а он ждет ее снаружи.

Когда все окончено, ей дают печенье «Орео» и виноградный сок и показывают, как носить прокладку. Она чувствует глубокую, бесконечную пустоту. «Это ожидаемо, – говорят ей. – Это трудно – всем трудно».

Через дорогу находится столовая, и она угощает его обедом. Она заказывает томатный суп и поджаренный сыр, а он – бургер. Он делится картошкой. Суп кажется необычайно свежим и вкусным.

– Я просто не могла иначе, – говорит она Эдди. – Он не заслуживает меня. Я не могла заставить ребенка пройти через все это.

– Не нужно ничего говорить, – говорит Эдди, касаясь ее руки. – Ты красивая, Кэтрин. Старайся об этом помнить.

Вернувшись домой, она застает Джорджа и Фрэнни за просмотром старого фильма. Она ничего не объясняет и уходит спать.

Он смотрит на нее и не говорит ни слова.

В ванной она обнаруживает, что мусорная корзина, где она оставила тест, пуста. Он же был там, точно был. Она оставила это для него – хотела, чтобы он знал.

В среду Брэм звонит сказать, что Джастин пришла в себя. С радостью на грани эйфории она едет в больницу одна. Немного испуганная, она следует за сестрой в палату.

Джастин, вскрикивает она и обнимает ее.

– Слава богу, ты в порядке. – Она пододвигает стул и берет ее за руку.

Джастин разглядывает ее лицо, словно она – давно потерянная родственница.

– Я была в другом месте, – говорит она.

Кэтрин кивает.

– Ты долго спала. Что-нибудь помнишь? Ты знаешь, что случилось?

Джастин мотает головой.

– Нет, не то чтобы. Помню, что я испугалась, но не знаю, чего именно. – Она смотрит в окно, где видны верхушки деревьев.

– Не знаю, куда ушло солнце, – говорит Кэтрин.

– Утром в новостях сказали, что снова будет снег.

Кэтрин кивает.

– Выпало много снега с момента… ну, когда ты попала в аварию.

Они сидят и смотрят в окно, молча.

– Как все же прекрасен мир, – говорит Джастин. – Люди не понимают. Они не осознают, что у них есть.

Она поворачивается к Кэтрин и сжимает ее руку.

– Ты должна жить так, как сама захочешь. Да, знать то, что ты знаешь, нелегко, но жизнь…

Она внезапно замолкает и качает головой, словно не в силах облечь мысль в слова.

– Я видела разное, – говорит она наконец. – Поразительные вещи.

Она откидывается на подушку, словно разговор утомил ее, и Кэтрин решает, что пора идти. Она встает и направляется к двери.

– Жизнь хрупкая штука, – говорит Джастин. – Теперь я это знаю. Нужно жить по-своему. Пока не поздно.

На следующее утро, когда Джордж на работе, она начинает собирать вещи, пока Фрэнни смотрит детскую передачу. Она думает, не позвонить ли матери. Представляет себе, как скажет: «Я ухожу от него. Он опасный человек». Но шанс, что мать ловко ее убедит, беспокоит ее, и она не звонит. Потому что, вообще говоря, ее мать не знает Джорджа. В глазах ее матери ее брак буквально несет на себе печать «настоящести».

Она заканчивает укладывать чемоданы, собирает все, что можно, потом тащит это все вниз к машине. У нее такое ощущение, что нужно уезжать, прямо сейчас, и она полна почти отчаянного возбуждения. Но погода не благоприятствует. Начинается метель. Школы закрыты, дороги никто не убирает. И все же она одевает Фрэнни в пальто, шляпу, носки и зимние сапоги, двигается медленно, словно в оцепенении, возится с записной книжкой, ключами, сумкой еды в дорогу. Когда они идут к машине, снег летит им в лицо, и Фрэнни плачет. Она торопливо усаживает ее на сиденье, злясь на Джорджа, что вынуждает ее парковаться на улице, больше заботясь о своем дурацком кабриолете, чем о жене и дочери. Были же знаки, думает она. Она просто их не замечала.

Она заводит машину, дает задний ход, но машина не трогается с места, и колеса вхолостую крутятся в снегу. Она давит на педаль, и раздается ужасный звук, похожий на вопль. Она сдается и глушит мотор.

– Мама, почему мы не едем?

– Застряли.

– Застряли?

– В снегу. – Она сидит, двигаться не хочется, она слишком рассержена, чтобы плакать: становится яснее ясного, что они никуда не едут.

Сдавшись перед погодой, она оставляет чемоданы в машине и несет Фрэнни в дом, прикрывая от падающего снега, будто от взрыва. Она попробует снова потом, когда дороги расчистят.

Но занятия отменили, и Джордж дома раньше обычного. Она слышит, как он входит, топая и стряхивая снег с сапог. Она не удосуживается встать. Он ищет ее, осматривает комнаты внизу, сообщает ее имя темной пустоте со все усиливающимся волнением, пока наконец не обнаруживает в постели.

– Что такое?

– Тихо, Фрэнни спит.

– Ты заболела?

– Опять голова, – лжет она.

– Шоссе перекрыли, – бормочет он. – Не сразу домой добрался.

– Хоть бы уже прекратилось.

Он стоит в пальто.

– А что делают чемоданы в твоей машине?

– Я собиралась…

– Собиралась – что?

С трудом она поднимается, словно огромная тяжесть тянет ее вниз, и правда сама собой выпадает из ее рта.

– Я хотела уехать. Но не смогла.

– Разумеется, ты не смогла, – говорит он странно мягким голосом. Он садится на кровать рядом с ней. Она чувствует запах холода и чего-то еще, легкий сосновый аромат.

– Думала, я поеду…

– Куда? – Он озадаченно смотрит на нее.

– Домой, – едва слышно говорит она, губы ее дрожат.

– Твой дом здесь, Кэти. – Он кладет руку ей на спину, тяжело, тяжело, ее давнее имя звенит в ушах, она плачет, и вот больше ничто не имеет значения – кто они, что они такое, смехотворная игра, в которую они играют, – и она говорит вслух то, о чем думала несколько месяцев: