окинул взглядом весь сад — правильный четырехугольник в сто десятин, обнесенный падежной оградой. В саду, среди деревьев, построены были дома с айванами, всего пять. Абдурахман иногда приезжал сюда побыть в одиночестве, отдохнуть, погулять. У ворот стоял караул. Даже малая птаха не пролетит сюда незамеченной. "Отец наш, да помилует его аллах, говорил, бывало: чтобы дело твое было успешно, проси на него благословения даже у своей собаки. Будь, значит, осмотрителен…". Абдурахман сделал еще несколько шагов по дорожке. Неспокойно было на душе. Он крепко потер рукой щеку, забрал в руку бороду, остановился. И еще отец советовал: "Умей угадать время, оценить его, время тебя вознесет, но оно же тебя и уничтожит". Пришел ли его час? Абдурахман закусил губы, зажмурился до боли. Джаркын-аим объявила, что избиение кипчаков произошло по вине "смутьянов"; кое-кого прогнали из дворца, лишили придворных должностей; тем самым обелен был в глазах народа Кудаяр. Джаркын-аим устроила встречу Абдурахмана с Кудаяром, заставила их обняться: "Не поминайте о прошлом, будьте братьями!" Она относилась к Абдурахману, как к сыну, и вырвала его из-под влияния непокорных беков. Но сын Мусулманкула был не глуп и понимал, что к чему. Впрочем, до поры до времени приходилось ему прикидываться недалеким, непонимающим; он вынужден был улыбаться в ответ на ласковости Джаркын-аим. Где-то в глубине души оживало годами подавляемое чувство мести за отца. "Да, пришло оно, долгожданное время", — сказал он сам себе.

Неделю спустя Абдурахман-парваначи прибыл со своими доверенными людьми в селение Ботокара под Андижаном. Несколько раз обсуждали все при помощи посредников и наконец договорились о месте личной встречи.

Абдурахман вошел в маленький дворик старика-бахчевника на окраине селения, и первый, кто бросился ему в глаза, был человек, сидевший под усыпанной спелыми плодами урючиной на каком-то чурбане. Человек этот резал и ел дыню.

— Добро пожаловать… Добро пожаловать, — кланялся и приглашал бахчевник.

Абдурахман чуть задержался у входа, быстрым оценивающим взглядом окинул тех, с кем ему предстояло беседовать. Стараясь сохранять достойный и твердый вид, шагнул вперед. Вот они: глава чаткальских повстанцев Момун, потом Бекназар-батыр, предводитель повстанческих войск из окрестностей горы Бозбу, с ним рядом родовитый Абдылла-бек, военачальник всего Узгена и Алая. Человек, евший дыню, не прервал своего занятия и не встал навстречу Абдурахману. В нем парваначи узнал того, при имени которого содрогалась орда. Абдурахману показалось обидно, что он хотя бы из простой вежливости не поднялся с места. Разговор должен идти на равных. Абдурахман поздоровался, но не поклонился, а только лишь приложил правую руку к сердцу.

Исхак не спеша повернул к нему лицо, глянул прямо.

— Алейкум ассалам, добро пожаловать, бек, — сказал он и, все так же не вставая с места, протянул Абдурахману руку, показал на лежавший на земле камень. — Присаживайтесь. Уж извините нас, принимаем вас не в собственном доме.

Абдурахман чувствовал себя весьма неуютно. Никогда еще с ним не говорили столь резко и напористо. В орде привыкли к утонченной вежливости. Перед ним все угодничали, даже сам хан разговаривал с Абдурахманом искательно. "К кому я пришел?" — мелькнуло сожаление. Он сдвинул брови так, что между ними легла глубокая складка, но тут же овладел собой, улыбнулся. Присел на камень.

Исхак все заметил. Но как ни в чем не бывало протянул Абдурахману ломтик дыни:

— Отведайте, бек.

Абдурахман принял угощение.

— Бисмилла…

У Исхака лицо смягчилось, он слегка усмехнулся.

— Ну? Благополучно ли поживаете, бек?

— Слава богу, ханзада.

— Бек ищет испытания, а меч — отмщения? Позвольте узнать, какой ангел привел вас, мой бек, сюда?

Абдурахман отбросил в сторону дынную корку, не спеша вынул платок и вытер испачканные дынным соком руки. Отер и усы. Этот Болот-хан — нелегкий противник, подумалось ему. Но на вопрос надо было отвечать.

— Какой ангел привел меня, ханзаде известно. А силу меча отмщения мы испытаем вместе, если бог соединит наши дороги, — сказал Абдурахман. — Тому, что у меня на сердце, свидетель бог, замыслам моим свидетель проникший в них божий раб, но я тот человек, который считает — настал час для народа, для страны. Если бы мне нужна была высокая должность, так она у меня есть. Но мне противны должность и власть, от которых нет пользы моему народу и моей стране. Вы знаете, что я пытался добиться примирения в Чаткале, а недоумки учинили кровопролитие, причинили страдания мне самому и уронили меня в глазах народа.

Исхак рассмеялся.

— И вы только теперь поняли, что они недоумки?

— Ну, ханзада, свою шею подставлять под топор тоже никому не охота!

В их разговор никто не вмешивался.

Исхак поиграл ножом, которым только что нарезал на ломтики дыню.

— Ладно, пусть будет так, как вы говорите, поверим вам. Будем считать вас героем, который готов пожертвовать своей головой во имя того, что пришел день для его народа и его страны… — Он остановился и пристально поглядел на Абдурахмана. — Скажите, а я кто такой?

Абдурахман только пожал плечами в неприятном недоумении.

— Я, по-вашему, ханзада? Но разве я посылаю народ под пули и сабли для того лишь, чтобы отвоевать для себя трон и власть? Нет, я не ханзада! Я сын простого, обыкновенного человека. И вы это отлично знаете. Вам претит склонять передо мной вашу знатную голову. Я вижу и понимаю это!

Абдурахман безуспешно пытался унять напавшую на него при этих словах дрожь. Рот его был полуоткрыт, но сказать он ничего не мог.

А Исхак продолжал:

— Что мне нужно? Золотой трон? — Он отрицательно мотнул головой. — Богатство, довольство? — То же самое движение. — Ни того, ни другого мне не надо. Мне нужна свобода, свобода для народа, о котором вы печалитесь. И во имя достижения этой цели я не гоню народ впереди себя, а народ поставил меня перед собою и посылает вперед. Выходит, мой досточтимый бек, я то знамя, которое поднял сам народ, я меч в его руке. И если вы склоните голову передо мной и соедините ваш путь с моим, это будет означать, что вы склоняетесь перед народом и соединяете свой путь с его путем.

Абдурахман удивился прямоте и откровенности Исхака.

— Я в вашей воле, батыр! — отвечал он наконец. — Что ждет нас завтра, знает бог, а сегодня мы объединимся, батыр!

Прошло немного времени, и Абдурахман-парваначи с отборным войском, а также Иса-оулия и Калназар-датха прибыли в Андижан.

— О Абдурахман! Что ты сделал? — Кудаяр-хан не ходил, а бегал по своим покоям. — Я пригрел змею на своей груди! Да падет на твою голову моя хлеб-соль!

В это время поспешно