Влажная после дождя земля охотно поддавалась, оставляя после себя четкие линии. Чертил Кэл машинально, просто чтобы занять руки.

– Но иногда, видимо, бывают сбои. Мутации.

И тогда происходит это.

– Сайлас родился мальчиком. И вместо того, чтобы стать еще одной налуса фалайя, он получил две ноги и человеческие гены. Неполноценный монстр, неполноценный человек.

Серединка-наполовинку. Полукровка.

Тук! Тук! Тук!

– Ты должна увести нас отсюда. Живо!

Он был сбивчив и тороплив. Он был напуган. Взгляд Джеммы прирос к двери, из-за которой раздавался стук. Что бы за ней ни было, оно пугало Купера – его страх поднялся внутри нее и, достигнув груди, стиснул сердце – и заставляло его руку до боли сжимать запястье Джеммы. Он ощущал, как горит ее рука под его хваткой; она чувствовала, как ноют его пальцы на ее руке.

– Я не знаю как, – выдохнула Джемма, – я…

Тук! Тук! Тук!

С кровати раздался смешливый шепот:

– Очень, очень зря, Тедди…

Куперу он больше не принадлежал. Смех в этом голосе холодными пальцами прошелся по затылку Джеммы, проник под воротник, глубже – под ребра, обхватил ее изнутри, породив дрожь страха. Он был прямо у нее за спиной.

– Зря-зря-зря-зрязрязрязря…

В этом смехе не было ничего. Ни веселья, ни злобы, ни Времени, ни Пространства, ни огней Белтайна, ни отблеска человеческого…

Купер не дал ей повернуть голову: он обхватил ее лицо руками, заставляя смотреть только на себя. Он был так близко, что Джемма могла заметить темные прожилки в его светлых, как стекло, глазах и свое отражение. Если бы она отклонила голову, то могла бы увидеть кровать и того, кто на ней лежал. То, что на ней лежало. То, что приходило с зимой, черное, красное, ледяное; то, что освобождалось с ударами молота по двери; то, что пожирало первенцев и платило золотом; то, что…

– Не слушай его! – приказал Купер, хотя страх в нем уже поднялся выше, к самому горлу. – Слушай меня! Ты уже делала это! В прошлый раз, в больнице! – Его слова ворвались в ее испуганный разум. – Ты должна вернуть нас в поместье. Это единственное безопасное место. Давай, Роген!

Джемма послушно закрыла глаза. Фогарти-Мэнор. Вечная ночь. Треск огня. Скрип половиц… Сосредоточься…

Дверь затряслась. Стоя с закрытыми глазами, Джемма слышала, как кто-то рвется изнутри, пытаясь попасть в комнату. В нос полез запах дыма, обдирая горло.

Фогарти-Мэнор. Вечная ночь. Треск костра… Джемма силилась услышать хоть что-то, оказаться в заброшенном холле, представить себя там, но ничего не получалось. Тот, кто стоял по ту сторону двери и бился внутрь, не давал ей этого сделать. Даже когда она почти ухватила ощущение темноты вокруг, та ускользнула, прогоняемая громким беспорядочным стуком.

Этого не хватит, чтобы выбраться.

В руку что-то легло. Джемма почувствовала каменную тяжесть в ладони, холодную и весомую. Неотвратимую.

Там, за чернотой век, пламя поднималось все выше и выше, пока не касалось потолка. Чувство вины лизало голубые стены огненными языками. Время снова удлинялось. Зима наступала. Кто-то занес молот.

– Джемма. – Она открыла глаза, чтобы встретить свое отражение в глазах Купера. – Сейчас.

В чьей-то руке – молот, и в молоте его – заблуждения.

Но в ее руке – нож.

И тогда Джемма подалась Куперу навстречу – и пронзила его острием.

Глаза Блайта – обычно черные и невыразительные, – когда ему было интересно, становились до невозможности живыми. Сейчас, в ночной темноте, они блестели ярким любопытством, пока Кэл продолжал рассказывать:

– Болота Манчак – одно из тех мест, где раз в год Управление обязательно проводит зачистку, чтобы уменьшить поголовье тварей. Сайласа подобрали в ходе такого рейда. – Кэл не испытывал цинизма к этой ситуации, но выражался он довольно легкомысленно. – Маман его, когда поняла, что родила не девочку, говорят, уже начала его топить. Это, конечно, сплетни, но звучит вполне в духе таких существ, так что я в это верю.

Блайт медленно отвел взгляд. Кое-что в этой истории заставило его задуматься, – Кэл это видел. Он отвел взгляд от лица Блайта и уставился на собой же нарисованное: в рыхлой земле была рассеянно выведена спираль. Он откинул палку и стер каракулю подошвой ботинка, а потом вздохнул:

– Только ему не говори, что я тебе сказал. Взбесится и жизни тебе не даст.

Блайт почти перебил его вопросом:

– Мистеру Доу не нужна кровь? Если эти налуса… налуса фалайя…

– Теоретически, наверное, он может ею питаться, но не думаю, что он пробовал. Ты видел Доу? Он же недотрога… Если дело не касается жмуриков. – Кэл хмыкнул. – Нет, в отличие от налуса фалайя, которые, как и большинство чудовищ, физиологически не могут употреблять человеческую еду, Доу питается как человек.

– Я ем человеческую еду, – тут же сказал Блайт.

– Ну, леннан-ши и не кровью питаются, – заметил Кэл, чувствуя непрошеную неловкость. – В твоем меню накачанные гавайцы с классным вкусом в одежде. – Он оттянул свою толстовку с пикачу.

И почувствовал на себе колкий взгляд из-под ресниц. Выждав паузу, Блайт будто бы уличил его:

– Вы со мной шутите.

Действительно, прозвучало почти укоряюще.

– А что мне еще остается с тобой делать? – вздохнул Кэл, будто принимая поражение. – Не могу же я все время тебе угрожать. – Он пожал плечами. – Это быстро надоедает.

– Вы обещали, что как только почувствуете, что я что-то с вами делаю, то тут же пристрелите, – продолжил Блайт, и Кэл почти не удивился. Этот парень был настырен, как муха. Только дашь ему немного спуску – и сразу накидывается на тебя с вопросами. – Почему вы этого не сделали, мистер Махелона?

Кэл подвис, почти наяву ощущая этот выбор: ответить правду или встать и уйти. Взгляд Блайта жег лицо.

– Ты был при смерти. – Он медленно повернул голову, чтобы встретить его взгляд. – Так что это было вполне закономерно. Но если бы я решил, что слабею слишком интенсивно, то подошел бы к твоей палатке и сдержал бы обещание, если ты беспокоишься об этом.

Блайт упрямо нахмурился, но Кэл не хотел, чтобы этот разговор, прошедший так легко, снова уходил в дебри философских рассуждений о добре и зле. Так что он, развернувшись плечом в сторону двери в дом, показал на нее пальцем.

– Я дождусь Сайласа, а ты иди. Иначе придет Джемма и всыпет нам обоим.

При упоминании Джеммы Блайт тут же слегка настороженно подобрался. Вот же, умеет она дрессировать мужчин!

Тем не менее он протянул:

– Но…

– Я сказал, иди, – надавил Кэл мягко, но ультимативно.

На этот раз Блайт послушался и, подтянув спальный мешок, поднялся на ноги.

– И завязывай с «мистерами», – напоследок посоветовал Кэл, когда Блайт заходил внутрь. – Спокойной ночи!

А оставшись один, вспомнил: «Я ем человеческую еду».

Звучало растерянно и почти по-детски.

Не было у нее ничего в руке. Пальцы охватывали пустоту, и, разжав руку, Джемма уставилась на нее с недоумением. Она помнила ощущение, помнила мысль – но не видела, чтобы что-то было в ее руке наяву.

Вокруг темнел Фогарти-Мэнор.

Купер, целый и невредимый, стоял прямо перед ней.

А если бы я тебя убила во сне, ты бы умер?

Он не ответил. Изнеможенно упав на софу, он без сил ссутулился и свесил голову вниз. Дыхание у него вырывалось сбитое, плечи вздымались и опадали.

– Я никому никогда не показывал, – пробормотал он через силу. – Это… это просто слишком.

Циничный внутренний голос – тот, который отвечал за черный юмор, за жесткость, за безопасность и умение превращать все в фарс, самый громкий голос внутри Джеммы, – мог бы рассмеяться: «Расскажи мне о том, что такое слишком, малыш». Она почти слышала его, но он так ничего и не сказал, растворившись в мыслях отголоском самого себя.

Похороны. Больницы. Чертова дверь. Это слишком, каждый свое, они делили с Купером на двоих.

– Брайан знает. Но он никогда не видел. – Купер поднял на нее больной взгляд. Его голос был сиплым, а лицо – серым и таким