Она шмыгает носом.

— Как? Я всегда была такой кислой.

Я смеюсь.

— Может, в этом и дело. Ты была самой доброй кислой ворчуньей из всех, кого я когда-либо встречал. Ты заботилась. Ты по меньшей мере уловила те части меня, что я пытался минимизировать. И те части, что делают меня странным, как будто на самом деле нравились тебе больше всего.

— Рен, — говорит она, накрывая мою щёку ладонью. — Ты правда странный.

Мы оба хохочем, а она гладит мою бороду и крадет беглый поцелуй.

— И я тоже. Но не все должны любить нас, только те люди, что имеют значение. Я говорила тебе это, но ты мне показал: будь собой и позволь тем, кому повезло любить тебя, любить тебя таким, какой ты есть.

Я обвиваю её руками, целую в волосы, в висок, в щёку. Мои губы находят уголок её рта, а Фрэнки запрокидывает голову, чтобы встретить мой поцелуй. Заведя руку за её спину, я прижимаю её к себе.

— Я люблю тебя, — я похлопываю её по попе и сжимаю. — Очень сильно.

Она улыбается мне.

— И мою попу ты любишь.

— Ну это справедливо. Ты же любишь мою.

Вздохнув, Фрэнки целует меня, задевает своим носом мой.

— Эта хижина такая уютная. Давай переедем сюда.

— Вот уж не думаю. Ты вообще не захочешь выходить из дома. Заложишь окна стопками книг и заставишь доставку еды возить тебе китайские блюда на квадроцикле.

— Звучит как прекрасная жизнь.

Я улыбаюсь ей.

— Куда бы ты ни пошла, я пойду следом. Ты не казалась мне любительницей сквозняков Тихоокеанского Северо-Запада, но…

Словно по команде, она дрожит, и её соски напрягаются от холода. От этого кое-какие части моего тела тоже напрягаются. Я пялюсь на неё и нежно накрываю ладонью её груди.

— Прошу прощения. Мои глаза расположены повыше, Зензеро.

Я не поднимаю взгляд. Я целую каждый сосок, описываю круги языком и лижу, пока они не превращаются в тугие горошинки, а её дыхание не учащается, становясь неглубоким.

— Что? — спрашиваю я.

— Я… — она вздыхает, увлекая меня на себя, беря мой ноющий член в свои ладони, проводя большим пальцем по чрезвычайно чувствительной головке. — Я забыла. Я собиралась о чём-то поспорить, но это куда приятнее.

— Фрэнки, — шепчу я, постепенно входя в неё и прижимая к себе.

— Рен, — выдыхает она, не отрываясь от моей кожи.

Наши губы встречаются, я пробую её на вкус, целую и дразню. Плавно двигаю бёдрами, каждый толчок размеренный и благоговейный. Мои ладони находят мягкие полушария её грудей, бархатные складочки между её ног. Мои пальцы ласкают её, пока её ладони сжимают мои плечи, потом обвивают шею, пока она вздыхает и тихо вскрикивает всё с большим отчаянием.

Комната погружена в дымку отсветов пламени и свечей. Полумрак, пот, мягкие одеяла, сползающие на пол. Её ладони удерживают мои и переплетают наши пальцы. Великолепная, мучительная нужда, резкая потребность курсируют по моему телу.

Я зову её по имени, вминаясь своим телом глубоко в неё. Фрэнки крепко прижимает меня к себе, выгибается подо мной, когда волны её разрядки захватывают меня своей силой и увлекают за собой.

Хватая воздух ртом, я поворачиваю её вместе с собой, наши тела близки, но сердца ещё ближе. Я целую её в волосы, смотрю в глаза. И я изучаю Фрэнки несколько долгих тихих мгновений, запоминая отсветы огня на её коже, то, как языки пламени танцуют в её глазах, напряжённо наблюдающих за мной.

Я приподнимаюсь на локтях, осторожно отстраняясь от неё.

— Сейчас вернусь.

— Куда ты пошёл? — её ладони скользят по моей груди, голос звучит робко.

— Увидишь, — поцеловав её, я улыбаюсь. Я собирался подождать, но этот опыт научил меня одному: если есть единственно верный момент сказать кому-то, что они для тебя значат, то этот момент — прямо сейчас. Больше никакого ожидания. Больше никакой частичной правды.

Я встаю и перемахиваю через диван, прохожу по коридору и нахожу свои джинсы в куче возле ванной. Достав бумажник, я извлекаю оттуда бумажку и отбрасываю бумажник в сторону.

Закинув руки за голову и широко улыбаясь, Фрэнки наблюдает, как я возвращаюсь в гостиную.

— Думаю, тебе лучше передвигаться помедленнее, — говорит она. — Пол кажется скользким. Ты, спешащий, голый, освещённый лишь огнём… это кажется опасным.

Я улыбаюсь, замираю буквально на мгновение, давая ей полюбоваться, затем подбегаю к дивану и останавливаюсь ровно для того, чтобы мягко плюхнуться рядом с ней.

Фрэнки вздыхает.

— Однажды я превращу тебя в эксгибициониста ради своей выгоды.

— Вот, — поцеловав её в висок, я протягиваю ей бумажку из печенья с предсказанием, зажав её между двумя пальцами. — Окажи мне честь.

Фрэнки разворачивает бумажку, поворачивает лицевой стороной к себе, затем тихо читает:

— «Ты смотришь на свою любовь». О, Рен, — шепчет она, обняв меня одной рукой и поцеловав в шею. — Это безумно мило. И слава богу, ты не смотрел на суп с вонтонами, когда читал это.

Я смеюсь, целуя её в ответ.

— Я так рад, что вместо супа оказалась ты.

— Но ты же не полюбил меня с первого взгляда, — говорит она скептически. — Такого не бывает.

— Ну не знаю, лютик. В мой первый рабочий день ты вошла в двери, и моё сердце ёкнуло в груди. Прям весь воздух из лёгких вышибло.

— Хм. Ну, я со своей стороны осознала, что ты мне нравишься, когда врезалась в эту великолепную обнажённую грудь.

— Франческа, — я тихо рычу в её шею и покусываю.

— Ладно. Это случилось, когда ты делал отжимания без футболки.

Вжав её в диван и сползая ниже по одеялу, я устраиваюсь меж её ног.

— Мармеладка, ты меня дразнишь.

— Жучок-паучок, — Фрэнки проводит руками вниз по моей спине. — Я буду честна и признаюсь, что первое, что мне в тебе понравилось — это твоя задница, но только потому, что ты прошёл мимо меня, пока я держала голову опущенной и шла в комнату для совещаний, так что я увидела лишь заднюю часть тебя, — она одобрительно сжимает вышеупомянутый зад.

— Но потом я вошла, увидела эти медные волосы, эти зимние глаза, — она вздыхает. — И я подумала: «Ну чёрт возьми. Он под запретом, Фрэнки. Так что забуууудь».

— Не замечай то, как он внимательно слушает. Не влюбляйся в то, какой он нежный, как усердно он трудится. Не чувствуй, как влюбляешься ещё сильнее, видя, как он демонстрирует, что эта сила кроется не в утверждении власти, а в служении другим. Не люби его, когда он читает детские книжки и пускает слезу, или держит ребёнка