— Э, нет, красавица, так дело не пойдет! — вновь рассмеялся карлик высоким скрипучим, как у попугая, голосом. — лечение твоей простуды в мои планы не входит! — с этими словами он схватил Милу за шиворот, потащил за собой к дверям дворца. Сам он летел в метре над землей.

— Пусти… сама пойду. — пробормотала Мила. Черноморд отпустил ее, и девушка тут же взвилась, кинулась на своего похитителя. И наткнулась на стену. Невидимую, но прочную. Сколько ни колотись — не пробьешь.

— Ничего не выйдет, и не надейся! — казалось, нет предела злобному торжеству этого урода. — Лучше просто мирись с участью рабыни! И гордись, что ты стала рабыней самого могучего колдуна в мире! А колдовать самой я тебе не советую. Я тут, предвидя скорое твое появление, наложил кое-какие чары… Не рискуй понапрасну! А то будет больно, очень больно. И очень долго. — с этими словами Черноморд открыл дверь и втолкнул Милу внутрь огромного зала. Где-то в дальнем углу жались еще пять девушек. — Вот, новую подругу вам привел! Устройте ее, она к нам, надеюсь, надолго. А ты, Датма, поди со мной. Вымоешь меня и расчешешь бороду.

Одна из девушек тут же вскочила с места, и, робко кланяясь едва ли не на каждом шагу и затравленно озираясь, подбежала к выходу. Хлопнула дверь. Мила огляделась. Зал был богато украшен, по стенам, отделенные друг от друга перегородками, стояли сорок кроватей. Две девушки из четырех оставшихся поднялись со своих мест, неспеша пошли ей навстречу. Одна из них была гречанкой. Мила несколько раз уже видела греческих женщин, и в Новгороде, и в Киеве, и научилась безошибочно их распознавать. Высокая, худощавая, кожа смуглая, лицо с резко очерченными чертами, черные вьющиеся волосы. Вторая была Совсем малорослая, до плеча подруге не доставала, слегка раскосые глаза, более плавные формы тела… Тоже черноволоса. Остановившись шага за три до Милы, мгновение они обменивались оценивающими взглядами, затем коротышка спросила:

— Здравствуй. Ты кто?

— Меня зовут Мила… Людмила. — поправилась она. — А вас?

— Я — Фатима, а это моя новая подруга, ее зовут Лидия. Скажи, Людмила, не дочь ли ты киевского халифа? — Мила не знала, кто этот халиф, но потом поняла, что Фатима имеет в виду ее отца, великого князя.

— Да, а что?

— Так вот ты, оказывается, какая… — совсем тихо, почти шепотом, произнесла Фатима. Мила ее услышала, нахмурилась:

— Что значит это твое «какая»? И откуда ты обо мне знаешь?

— Я слышала о тебе от великого воина по имени Руслан. — вздохнула девушка. В тот же миг синие глаза Милы стали темно-фиолетовыми, в них заплясали молнии.

— Где и когда ты с ним встречалась?!

— Совсем недавно мы путешествовали вместе… А, понимаю. Умерь свой гнев, и прибереги ревность для других. Руслан, конечно, прекрасен, но мне милее другой богатырь. Имя его — Ждан, по прозвищу Рыбий Сын.

— Так вот в чем дело! — облегченно рассмеялась Мила, слышавшая от Руслана об этом удивительном богатыре, что много бед причинил родному славянскому народу, воюя на стороне печенегов, а потом раскаялся и перешел на русскую сторону. — Прости, что заподозрила дурное. Лидия, а ты откуда здесь взялась?

— Оттуда же, откуда и вы. Черноморд приволок. — печально улыбнулась гречанка. — Я здесь появилась первой, сорок восемь дней уже прошло с тех пор.

— А что же мы стоим? — всплеснула руками Фатима. — пойдем присядем. Места здесь много!

— А остальные кто? — поинтересовалась Мила.

— Не обращай на них внимания. — махнула рукой Фатима. — они не только смирились со своей участью, но даже боготворят этого бородатого урода. Решили, что уж если он летать умеет, то могущественнее его на всем свете не сыщешь! Дикие люди, степнячки. Что с них возьмешь!

— А вы? Вы не смирились? — от волнения в голосе Милы появилась легкая хрипотца.

— Конечно же, нет! — удивленно воззрились на нее девушки. И Фатима продолжила: — Мы знаем, что придут великие богатыри Сын Рыбы и Восходящего Солнца и Руслан, а с ними всемогущий суфий Молчан, и повергнут во прах этого похотливого мерзавца! А ты в это разве не веришь?

— Верю. — кивнула княжна. — Но также знаю, что нет такой темницы, откуда нельзя было бы убежать. Или хотя бы попробовать.

— Тс-с! Не говори об этом вслух и вообще старайся не думать! — зашептала Лидия. Завтра, когда нас выпустят погулять в сад, можем поговорить об этом. Но сейчас — молчок. — и она одними лишь глазами очень выразительно указала на остальных девушек. Мила понимающе кивнула, и Лидия продолжила нормальным голосом: — Давайте лучше расскажем друг другу свои приключения! Ночь хоть и коротка, но мне, если честно, не уснуть в такую грозу — боязно. Я даже могу первой начать свой рассказ. Идет?

— Давай! — согласилась Мила, и Лидия начала свою повесть.

Видимо, прав был старый грек Леонид, и надо было все-таки при выходе из Константинопольского порта заплатить священнику за благословение. Кто знает — вдруг этот новый бог настолько силен, что мог бы предотвратить шторм? Кто знает… Но кормчий, давно уже забывший свое полученное при рождении имя и отзывающийся исключительно на прозвище Соленая Борода, был прижимист, если не сказать, что жаден, и денег попу не дал. Так что теперь в считанные мгновения налетевший неизвестно откуда шторм трепал и мотал крохотное суденышко, застав его как раз на полпути между Константинополем и Херсонесом.

Леонид, выдувший с утра едва ли не полную амфору вина «во имя гладкой дороги до Херсонеса», теперь принялся за не менее обильное возлияние «во спасение от погибели в морской пучине», и засел на корме с огромным бурдюком дешевого кислого вина и лютней в руках. Песни совершенно похабного содержания огласили штормовое море. Ни слуха, ни голоса у старого Леонида отродясь не было, но он успешно возмещал эту потерю такой громкостью, что без особого напряжения заглушал рев ветра и грохот волн. Когда Соленая Борода с кулаками налетел на него и приказал заткнуться, грек возразил, что любым богам угодно, когда люди не теряют присутствия духа в самой безнадежной ситуации. Да и к тому же, добавил он чуть подумав, с песней идти ко дну несравнимо веселее, нежели просто так.

Лидия, ни жива, ни мертва, сидела, крепко вцепившись в борт, и проклинала тот день, когда появилась на свет. Все остальное, несомненно, проистекало именно из этого: и несчастливое детство, и нелегкая учеба и служба старым богам в тайном храме, и это безрассудное бегство за тридевять земель, из которого — это же видно! — опять ничего хорошего не получается. Ну, так