Один из охранников снял с ведра крышку и быстро задвинул его под стул, к которому был привязан его помощник Сацуро. Высота ведра была такой, что оно плотно задвинулось под сиденье стула Сацуры, не оставляя крысе в ведре возможности выбраться на волю. Кругом, снизу и с боков было железо ведра, а сверху… А сверху свисали гениталии пленного японца.

Когда снимали крышку ведра, Каваками показалось, что он успел разглядеть под ней красные злые глаза.

Крыса, обречённо понял Ташими.

– Варвары! – отчаянно закричал он, но сквозь намокший от слюны кляп послышалось лишь громкое нечленораздельное мычание.

Сацуро, привязанный к стулу напротив Каваками, испуганно заёрзал, потом вдруг в ужасе замер и, выпучив глаза, громко замычал. Страж подошёл к нему и выдернул кляп из его гортани. Нечеловеческий крик оглушил Ташими.

Голодная крыса, просидевшая в пустом ведре несколько дней, ища выход на свободу, нашла себе еду и путь к освобождению из железной ловушки.

Крик заживо поедаемого человека сводил с ума.

Спустя некоторое время, видимо, утолив первый голод, крыса оставила жертву в покое и затихла на дне ведра, но через два часа всё повторилось.

Прошло более суток, но крысу никто не останавливал. Казалось, что эта пытка будет длиться вечность. Каваками закрывал глаза, пытаясь не смотреть и не слушать вопящего от боли Сацуро. Не было никаких сил слышать и видеть такую смерть.

К концу следующего дня несчастный не выдержал пытки и испустил дух.

Охранники деловито вытащили из-под жертвы ведро и, загнав сытую крысу обратно в её железную ловушку, закрыли крышку.

Мёртвое тело помощника и ведро с крысой оставили здесь, наедине с Каваками.

Отчаяние охватило Ташими. Скребущие звуки, раздающиеся из ведра, вызывали панику. К утру воля и сила духа полностью оставили японца. Он был готов на что угодно, лишь бы очутиться подальше от этого ведра и его обитательницы.

Днём в комнату к Каваками вновь зашли старый китаец и проклятый коллекционер. Германец весело подмигнул Каваками, как старому знакомому, а старик присел на услужливо подставленный ему стул и добрым голосом спросил:

– С вами всё в порядке, господин Ю?

Каваками отчаянно замычал.

– Вы хотите со мной поговорить? – переспросил китаец.

Каваками отчаянно затряс головой.

– Хорошо, но предупреждаю, что если вы попытаетесь себе навредить, например откусить язык, то я вас спасу, а язык прижгу, – в гуманных целях, естественно, – чтобы вы не истекли кровью. А после этого оставлю вас наедине с этой прекрасной малышкой, – он указал рукой на ведро с крысой. – Эта, правда, уже наелась, но ничего, у нас есть другие. Так что, договорились?

Каваками обречённо кивнул.

Он был готов яростно броситься на врага с голыми руками, один на сотню мечей, встретить грудью штык или пулю, но быть заживо съеденным голодной крысой в грязном подвале – нет, к этому он совершенно не готов.

Ташими Каваками, лейтенант армии микадо, сломался и рассказал мастеру всё, что знал: о своей миссии, о ближайших, среднесрочных и перспективных планах его патрона капитана Исикавы, о тщательно подготовленном и проплаченном восстании ихэтуаней, о том, как он щедро одаривал деньгами китайских националистов, и не простых членов движения, а их идейных вдохновителей, о подкупленных маньчжурских военных чинах, которые в нужный момент должны дать команду о расстреле мирной манифестации, планируемой в Мукдене. Этот расстрел должен стать той искрой, от пламени которой вспыхнет народное восстание, его поддержат в провинциях Шаньдун, Чжили, Гирин, и… О том, что ихэтуаням передано пока только холодное оружие, – кто же рискнёт немытым крестьянским бунтарям давать настоящие винтовки? Это вам не прикормленные военизированные отряды хунхузов, заключивших с японской разведкой взаимовыгодное соглашение. Хунхузам винтовки как раз достались, да не простые, а современные, германские. Вооружённые этими самыми винтовками хунхузы должны были обеспечить восставшим силовую поддержку и, если понадобится, вступить в вооружённое противостояние с правительственными войсками.

Восстание должно стать массовым и масштабным, таким, чтобы понудить правительство Китая обратиться за помощью к иностранным государствам, в том числе и к Японии.

Каваками говорил много и долго. Он сдал всю свою агентуру, осветив роль и задачу каждого, не забыл и о Сяо Дуне.

Подробно записав показания японца, его временно оставили в покое. Настала очередь выданных им агентов и их конфидентов.

В подвале уже стало тесно от доставленных людей, а пыточная машина Ван Хэда выявляла всё новые и новые имена. Допросы велись жёстко. И если гордые и крепкие духом японцы ещё пытались какое-то время терпеть нечеловеческие муки, демонстрируя стойкость и героизм, то их китайские конфиденты изливали информацию, как понос.

Шпионская сеть, выстроенная Каваками и его предшественниками, оказалась обширной и разветвлённой.

«Задушевной беседой» с пленниками занимались люди генерала Лю Даньцзы, экстренно вызванные из крепости. Ван Хэда возглавил общую работу с пленными, а Андрей перепроверял показания Каваками.

Допросы велись круглосуточно и прерывались лишь затем, чтобы сравнить полученные показания. Как только всплывали имена агентов, работающих в других провинциях и городах Маньчжурии, туда немедленно отправлялись люди Ван Хэда. Работы было – начать и кончить.