Шрифт:
Закладка:
Давидсону пришлось изобрести для этого новый жанр исторического исследования – история того, как рождается и формируется образ далекой страны или в данном случае – целого континента в представлении твоих соотечественников. И вот, защитив в 1971 году докторскую, он начал исподволь изменять своему любимому черному континенту. Впрочем, если быть точным, признаки этой измены появились еще в конце шестидесятых: «Камчатские ссыльные в южных морях» (1968), «Фрегаты Петра отплывают к Индийскому океану» (1971) – но под псевдонимом А. Макрушин. И только в 1975-м появляется первая ласточка – книга «Облик далекой страны», на обложке которой две фамилии А. Б. Давидсон и В. А. Макрушин – это не раздвоение личности, а опыт совместного творчества с маминым братом. В 1979-м выходит их вторая книга «Зов далеких морей», где расширяется тема за счет все более глубокого погружения уже не в африканскую, а в русскую историю. А дальше, как сказано у Булата Шалвовича, «исторический роман сочинял я понемногу…», появляется его первая книга о Серебряном веке «Муза странствий Николая Гумилева», где воспроизведены рассказы о расстрелянном поэте Анны Ахматовой, Ирины Одоевцевой, Льва Николаевича Гумилева, которые он собирал десятилетиями. И если я прав насчет двух автомобилей, то понятно, что им руководило.
* * *
В Кейптаунском порту
С какао на борту
«Жанетта» поправляла такелаж
Но прежде, чем уйти
В далекие пути,
На берег был отпущен экипаж…
История о том, как я попал в Кейптаун и не туристом, а VIP-ом и кинорежиссером – эти два экзотических путешествия осуществились с подачи и с легкой руки А. Б.
Начать надо с первоисточника. Мой любимый Слуцкий написал об этом первоисточнике так:
Люди сметки и люди хватки
победили людей ума —
Положили на обе лопатки,
наложили сверху дерьма.
Здесь есть одно преувеличение, оно всегда бывает у тех, кому кажется, что их положили на лопатки. А в остальном – точно. Но – по порядку. В наших новых отношениях с побеждающим свой внутренний апартеид Южно-Африканским Союзом важную роль играла компания МарВол. Она чем-то торговала, подбираясь к сделке века – созданию южно-африканского воздушного флота из русских планеров и западных моторов – такова, как мне кажется, была тогдашняя сверхзадача у главы МарВола – российского бизнесмена Мар(ка) Вол(ошина) – небольшого молодцеватого красавчика, похожего на Арамиса, если кто из нечитающих ныне молодых помнит этого героя «Трех мушкетеров». Был он по профессии зубной врач или техник, по призванию – делец, а по роли на нашем с А. Б. участке жизни – меценат, т. е. человек сметки и хватки. На его деньги открыт был в Кейптауне Центр российских исследований при Кейптаунском университете, и создать его, собрать и оживить приглашен был, разумеется, Апполон Борисович…
А чтоб этому придать вселенское значение, Давидсону была дана возможность пригласить на конференцию открытия шесть своих друзей, чье присутствие сопровождалось бы громким эхом. Эха от меня было немного, но другом Давидсона я уже точно был. Так я очутился в самолете компании Бритиш Эйрвейс, соседями моими по ряду оказались Николай Петрович Шмелев – знаменитый экономист, недавно прославившийся публицист и набирающий силу прозаик – директор института Европы, дальше – Виктор Шейнис, один из авторов Конституции (тогда это считалось достоинством), депутат Верховного Совета и соученик А. Б. по Ленинградскому университету, Игорь Кон, самый знаменитый сексолог нашего поколения. Остальных не помню, из начальников летел Артур Челенгаров, который уже к тому времени освоил способ передвижения по восходящей лестнице успеха и от начальника Амдерминской метеостанции (где я с ним в 1974 году и познакомился) добравшийся до вице-спикерства в Госдуме.
Летели мы маршрутом Москва – Лондон – Кейптаун, так что было у нас время с Николаем Петровичем познакомиться, спрыснуть это знакомство пользующимся у нас обоих заслуженной симпатией «Джек Дэниелс дабл, плиз», так что в середине второй фазы полета, где-то над Тунисом «Джек Дэниелс» в хозяйстве «Бритиш Эйрвейс» кончился – и нам, в качестве извинения, принесли непочатую бутылку «Джонни Уокер» (рэд лейбл, сорри). И мы смирились.
А. Б. был на этой конференции прекрасен. Ему шла бабочка, и его обаяния хватало на всех и каждого из приглашенных. И приехавшие на открытие Центра южно-африканские начальники обращались к нему, как обращаются к человеку, с чьих лекций началось их личное знание или карьера. Не знаю, как в иных обстоятельствах жизни, а здесь он чувствовал себя хозяином, и это ему шло. Тут есть одна особенность А. Б. Он, как мне кажется, приказывать не умеет. Он может только настоятельно просить. Но когда ты чувствуешь себя хозяином и об этом знают все окружающие, просить легко, ибо выполняется на раз и с удовольствием.
Второй мой визит носил куда более прагматический характер. Волошин, по рекомендациям А. Б. нанял меня для написания и съемки небольшого рекламно-познавательного фильма про Центр российских исследований, которым руководил Давидсон, а финансировал МарВол.
Главку о поездках в ЮАР я начал с песни «В Кейптаунском порту». С нее же начинался и фильм. Порт в Кейптауне насыпной, причем насыпь эта сильно моложе песни. Не могу, не смею сейчас позвонить Давидсону и спросить у него, в каком году и каким образом появилась на свет эта песня. Раз она про Кейптаунский порт, он знает. Он последние дни терзает меня просьбой прислать ему список фактов из жизни моего Фонда. Он вознамерился где-то в воспоминаниях помянуть меня и – бросьте все и дайте полный перечень фактов – не может А. Б. без этого. Я ему уже две статьи про Фонд послал – мало, датировки нет и конкретики не хватает. Ну как отказать академику, да еще любимому нежно. Сажусь писать ему, прерывая этот текст.
В фильме я взял микрофон и обходил сидящих и гуляющих зевак в припортовом сквере:
