как они все болтают: «Комната на ночь, комната». Вообще-то я не люблю иностранцев, и никогда не любила, а арабов особенно – все у них шиворот-навыворот, не как у нормальных людей. В общем, я этому типу так прямо и сказала. Но он, похоже, меня не понял, потому что снова давай твердить: «Комната на ночь, комната». И сует мне в руку две полукроны. Ну, я всегда говорю, что деньги есть деньги, и если у кого-то они есть, то они ничуть не хуже, чем у любого другого. В общем, может, кто-то эту компанию к себе и не пустил, а я решила иначе – и проводила всех троих сюда, наверх. После этого сама я спустилась вниз и пробыла там где-то с полчаса. И вдруг слышу – наверху, в этой самой комнате, поднялся какой-то гвалт.

– Какого рода?

– Ну, какой – крики, визг. Да громко так – никогда ничего подобного не слыхала. У меня от страха даже кровь в жилах похолодела. У нас, конечно, как и везде, бывают шумные жильцы, но такого я что-то не припомню. Я подождала с минуту, но вопли не прекращались. Я испугалась, что другие жильцы будут недовольны и станут жаловаться, и потому поднялась наверх, подошла к двери комнаты и стала стучаться в нее. Но моего стука, похоже, никто даже не заметил.

– Вы хотите сказать, что крики продолжались?

– Ну да, продолжались! Да еще как продолжались! Господи боже! Вопль за воплем. Мне показалось, от них вот-вот крыша обрушится.

– Слышали ли вы какие-то другие звуки? Например, звуки борьбы, ударов?

– Нет, ничего такого. Одни только крики.

– А кричал только один человек?

– Ну да, только один. Я уже говорила – раз за разом, снова и снова. Правда, когда я приложила ухо к двери, я вроде бы услышала, как еще кто-то плачет, или что-то вроде того, но крики заглушали все. Невозможно было представить себе, что может заставить человека так вопить. Я все продолжала дубасить в дверь, и в тот момент, когда я уже решила, что ее придется ломать, араб вдруг говорит мне оттуда, из комнаты: «Уходите! Я плачу за комнату! Уходите!» Мне это не понравилось, скажу вам прямо. Я и сказала: «Вы платите за комнату, но не за шум!» А потом я еще так добавила: «Или прекратите орать, или выметайтесь отсюда! Если не угомонитесь, я позову кого-нибудь, и вас живо отсюда выкинут!»

– И что, после этого наступила тишина?

– Ну, можно и так сказать – вот только кто-то все продолжал хныкать, и еще было слышно, как кто-то воздух ртом хватает, словно отдышаться не может.

– И что было потом?

– Ну, поскольку вроде как стало тихо, я ушла вниз. А еще через четверть часа, или, может минут через двадцать, я пошла к входной двери – мне захотелось выйти на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом. А миссис Баркер, которая живет на другой стороне улицы, в доме номер двадцать четыре, подходит ко мне и говорит: «Я гляжу, этот араб ненадолго у вас задержался». Я смотрю на нее и говорю: «Вы о чем? Я что-то вас не совсем понимаю». А она мне: «Ну, я видела, как он вошел в дом, а несколько минут назад видела, как он вышел – с огромным тюком на голове, тяжелым, наверное, потому что он его еле тащил». «Вот как. Ну, так это для меня новость. Я его не видела и не знала, что он ушел». И так оно и было. В общем, я опять поднялась наверх – и на тебе! Дверь в комнату была распахнута. Поначалу мне показалось, что внутри никого нет. Но потом, когда я вошла, то обнаружила этого бедного молодого человека, который лежал на полу за кроватью.

Тут из груди доктора вырвалось гневное ворчание.

– Если бы у вас была хоть капля ума, вы бы немедленно послали за мной, и тогда он, возможно, сейчас был бы жив.

– Ох, да откуда же мне было знать, доктор Глоссоп? Мне это просто в голову не пришло. Мне, знаете, хватило того, что я обнаружила у себя в комнате человека, которого, как мне показалось, убили. Я побежала вниз и наткнулась на Густуса Барли, который стоял, прислонившись к стене. Я ему говорю: «Вот что, Густус Барли, беги-ка поскорее в полицейский участок и скажи там, что человека убили – какой-то араб укокошил мужика». Вот и все, что я знаю, мистер Филлипс, и больше я ничего рассказать не могу, даже если вы будете много часов меня допрашивать и задавать разные вопросы.

– Значит, вы думаете, что крики издавал этот человек? – спросил инспектор, указывая на лежавшего на кровати мужчину.

– По правде говоря, мистер Филлипс, на этот счет я даже не знаю, что и думать. Но, раз уж вы спросили, то я вам так скажу: мне показалось, что кричала женщина. Я могу узнать женский крик – мне их за всю мою жизнь много раз приходилось слышать, одному богу известно сколько. Да, я бы сказала, что так могла кричать только женщина, причем буйно помешанная. Но женщины в комнате не было. Кроме араба в комнате находился только тот тип, которого он убил, и еще какой-то мужчина. По поводу этого третьего мужчины я могу сказать, что одет он был просто ужасно, в какие-то отрепья. Вот что я вам хочу сказать, мистер Филлипс: как бы там ни было, а это был последний араб, которого я пустила к себе в дом, какие бы деньги мне ни предлагали. Можете запомнить мои слова – больше никаких арабов.

Миссис Хендерсон снова воздела глаза к потолку, словно произнесла нечто вроде клятвы или религиозного обета, и несколько раз торжественно кивнула.

Глава 46. Внезапное затруднение

Когда мы вышли из дома, констебль протянул инспектору записку. Прочитав ее, он передал записку мне. Ее прислали из местного отделения полиции.

Получено сообщение о том, что вблизи станции Сент-Панкрас замечен некий араб с большим узлом на голове. Его сопровождал молодой человек, выглядевший как бродяга. Молодой человек, похоже, был болен. Оба вроде бы ожидали поезда – скорее всего, идущего на север. Следует ли мне принять меры к задержанию?

Я быстро черкнул внизу листочка с запиской:

Организуйте задержание обоих. На случай, если они уже успели сесть в поезд и уехать, держите наготове специальный локомотив.

В следующую минуту мы все уже снова сидели в кебе. Моя попытка убедить Лессингема и Атертона в том, что будет лучше, если я стану осуществлять преследование один, оказалась напрасной. За Атертона я не беспокоился, но вот состояние Лессингема вызывало у меня тревогу. Я всерьез опасался, как бы у него не случился нервный срыв. О такой возможности красноречиво свидетельствовали его вид и все его поведение – было очевидно, что он находится в крайней степени нервного возбуждения. Все это, признаться, уже начинало сказываться и на моих нервах. Я чувствовал, предвидел, что должна случиться какая-то катастрофа. Мы уже стали свидетелями одной трагедии, и я практически не сомневался, что следом за ней произойдет еще одна, но значительно хуже. Ни о каких оптимистических ожиданиях не могло быть и речи: после всего того, что мы уже видели и слышали, никто из нас не предполагал, что существо, которое мы преследовали, пощадит свою жертву и оставит ее невредимой. Ситуация складывалась таким образом, что я был уверен – если бы внезапно возникла необходимость в немедленных и решительных действиях, Лессингем скорее был бы для остальных помехой, нежели мог оказать какую-либо помощь.

Но время было на вес золота. Так что, поскольку Лессингем не давал уговорить себя и позволить остальным продолжать действовать без его участия, оставалось только одно – постараться использовать его присутствие среди нас с максимальной пользой.

Огромная арка станции Сент-Панкрас была погружена в темноту. Огоньки, мерцавшие кое-где в отдалении, лишь делали царившую вокруг тьму еще более густой. Станция казалась безлюдной. Сначала я подумал, что там в самом деле нет ни души и что наша поездка совершенно напрасна, а следовательно, нам остается лишь вернуться в полицейский участок и продолжать поиски оттуда, пытаясь раздобыть какую-нибудь информацию. Но когда мы, свернув на платформу, направились к кассам, громко стуча каблуками в ночной тишине, в станционном здании открылась дверь. Через дверной проем на платформу упал луч света, и чей-то голос спросил:

– Кто здесь?

– Мое имя