«Господин плисмен» схватил оборванца за плечо.

– Ну-ка, давай рассказывай!

Молодой человек, облаченный в рваное тряпье, вырвался и инстинктивно присел, словно уходя нырком от удара.

– Не хватайте меня! Нечего руки распускать! Я ничего плохого не сделал! Говорю же – произошло убийство!

– Как-как? – послышался из окошка голос дежурного инспектора. – Что, вы говорите, случилось?

– Убийство! Клянусь, это правда! Вон там, в Парадайз-плейс, у миссис Хендерсон! Один араб прикончил какого-то малого.

Глава 44. Человек, которого убили

Инспектор обратился ко мне:

– Если этот молодой человек говорит правду, то, похоже, тот, кого вы разыскиваете, может быть замешан в серьезном преступлении.

Я не мог не согласиться с этим заявлением. То же самое можно было сказать о Лессингеме и Сиднее. Атертон ухватил молодого оборванца за плечо, которое только что отпустил полицейский.

– Как выглядит тот тип, которого убили?

– Да не знаю я! Я его не видел! Миссис Хендерсон мне говорит: «Вот что, Густус Барли, тут одного чудака прикончили. Тот самый араб, которого я вытурила полчаса назад, замочил бедолагу и бросил в моей задней комнате. Так что беги-ка как можно быстрее в полицию и сообщи этим легавым, которые обожают совать нос не в свое дело и мешают жить порядочным людям, про то, что случилось. Ну вот, я и сделал, как она сказала. А больше я ничего не знаю.

Мы вчетвером – инспектор, Лессингем, Сидней и я – отправились в экипаже, который дожидался нас на улице, в дом миссис Хендерсон в Парадайз-плейс. «Господин плисмен» и Густус Барли шли следом за кебом пешком. По дороге инспектор снабжал нас полезной информацией.

– Миссис Хендерсон содержит что-то вроде меблированных комнат. Сама она называет это «Дом моряка». Думаю, не найдется никого, кто сказал бы про этот притон доброе слово. Селятся там обычно не самые приятные персонажи. Если вы спросите меня, что я лично думаю про это заведение, то я вам откровенно скажу – это самый настоящий бордель, рассадник греха.

Район под названием Парадайз-плейс располагался всего в трех или четырех сотнях ярдов от полицейского участка. Насколько можно было рассмотреть в темноте, он представлял собой несколько выстроившихся в ряд довольно больших домов – и, судя по всему, довольно старых. У каждого из них имелось крыльцо, снабженное короткой, всего в две-три ступени, лестницей, ведущей прямо на улицу. У входной двери одного из зданий стояла пожилая леди в наброшенной на голову шали. Это и была миссис Хендерсон. Она поприветствовала нас, причем довольно многословно.

– А, вот и вы! Приехали, значит. Я уж думала, вы никогда сюда не доберетесь. – Тут хозяйка дома узнала инспектора. – Это вы, мистер Филлипс, не так ли? – Затем она обозрела нас троих и слегка попятилась. – А это еще кто? Они что, не полицейские?

Мистер Филлипс тут же пресек ее любопытство одной короткой фразой:

– Кто они, вас не касается. Что скажете насчет убийства?

– Тс-с-с! – прошипела пожилая леди и подозрительно огляделась. – Не говорите так громко, мистер Филлипс. Про это пока еще никто не знает. У меня живут уважаемые люди – да еще какие! Им может не понравиться то, что в дом явилась полиция.

– Ну, разумеется, миссис Хендерсон. Мы все понимаем, – весьма мрачным тоном произнес инспектор.

Хозяйка проводила нас вверх по лестнице, которая явно нуждалась в ремонте. Нам приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не оступиться, – в тусклом свете ступеньки было плохо видно. Было ясно, что здесь то и дело кто-нибудь спотыкается, да и падения, вероятно, не были редкостью.

У двери, расположенной на последней лестничной площадке, хозяйка остановилась и достала откуда-то из потайного кармана ключ.

– Он там, – сказала миссис Хендерсон. – Я заперла дверь, чтобы никто ничего не трогал. Я знаю, полицейские этого не любят.

С этими словами хозяйка вставила ключ в замок, повернула его, и мы первыми вошли в комнату – на этот раз хозяйка предпочла остаться позади нас.

На разбитой, изуродованной раковине, рассчитанной на одного человека, догорала, оплывая, свеча. Рядом с раковиной стояла узкая металлическая кровать, на которой валялись беспорядочно разбросанные предметы одежды. Еще из мебели в комнате имелся стул с прорванным сиденьем из плетеного камыша – и это все, если не считать кое-какой щербатой глиняной посуды и круглого зеркала, висевшего на вбитом в стену гвозде. Я, однако, не видел в помещении ничего, что было бы похоже на тело убитого мужчины – как и инспектор.

– Что все это значит, миссис Хендерсон? – с недоумением осведомился инспектор. – Я не вижу здесь трупа.

– Он за кроватью, мистер Филлипс. Я там его и обнаружила. Ничего сама не трогала и другим не давала трогать – я же знаю, у вас, полицейских, с этим строго.

Мы все вчетвером бросились к кровати. Мы с Атертоном встали у изголовья. Лессингем и инспектор, оказавшись позади нас, наклонились в сторону, чтобы получше разглядеть то, что мы частично загораживали. На полу между кроватью и стеной в самом деле лежал убитый мужчина.

– Это Холт! – воскликнул при виде трупа Сидней.

– Слава богу! – выдохнул Лессингем. – Это не Марджори!

Облегчение, прозвучавшее в его голосе, было очевидным. Оно и понятно – жизнь того, кого убили, была для него несопоставима по своей ценности с жизнью его любимой женщины.

Передвинув кровать ближе к центру комнаты, я опустился на колени рядом с трупом. Мне редко приходилось видеть более грустное зрелище, чем то, которое предстало моим глазам на этот раз. Убитый был прилично одет – на нем были серый твидовый костюм, белая шляпа, крахмальный воротничок и галстук. Это лишь еще больше подчеркивало его изможденный вид. Казалось, что на его теле совсем нет мышечной ткани и оно состоит из одних лишь костей, обтянутых кожей. Его щеки и глазницы ввалились. Кожа так туго обтянула скулы, что казалось – еще немного, и она прорвется. Даже нос несчастного будто исхудал – так сильно он заострился. Я подсунул руку под плечо трупа и приподнял тело – оно оказалось легким, словно у ребенка.

– Сомневаюсь, – сказал я, – что этого человека убили. Мне кажется, что он умер от голода или утомления – а может, от того и другого одновременно.

– А что это у него на шее? – поинтересовался инспектор, стоявший на коленях рядом со мной, и указал на две более или менее симметричные ссадины на коже, с одной и с другой стороны.

– Это похоже на царапины. Похоже, они глубокие, но я не думаю, что они сами по себе могли стать причиной смерти.

– Я полагаю, могли, – возразил инспектор. – С учетом слабости и истощенности жертвы. А в карманах у него что-нибудь есть? Давайте-ка поднимем его и переложим на кровать.

Мы так и сделали, и я еще раз невольно подивился тому, насколько легким оказался убитый – словно перышко. Пока инспектор обследовал его карманы – они, кстати, оказались пустыми, – в комнату торопливо вошел высокий мужчина с окладистой черной бородой. Им оказался доктор Глоссоп, полицейский медэксперт, за которым послали, когда мы отъехали от полицейского участка.

Его первое заявление, которое он сделал, едва начав осмотр трупа, показалось мне, с учетом обстоятельств, довольно неожиданным.

– Я не верю, что этот человек мертв, – сказал он. – Почему вы не послали за мной сразу же, как только его обнаружили?

Вопрос был адресован хозяйке, миссис Хендерсон.

– Но, доктор Глоссоп, я ведь здесь ничего не трогала и другим не позволяла. Я ведь уже говорила, что знаю – полицейские всегда этого требуют.

– В таком случае, если этот человек умрет, вы будете частично в этом виноваты – вот и все.

Хозяйка негромко хихикнула.

– Как же, мистер Глоссоп, мы все знаем – вы любите пошутить.

– Вы поймете, что это не шутка, когда вас повесят – что уже давно следовало бы сделать.

Доктор произнес эти слова негромко себе под нос. Полагаю, миссис Хендерсон была бы не рада их услышать.

– У вас в доме есть бренди? – спросил медик.

– У нас здесь есть все – для тех, кто может платить. Все, не сомневайтесь, – ответила хозяйка, но тут же, вспомнив о присутствии представителей полиции, а также, вероятно, о том, что у нее нет лицензии на торговлю спиртным, добавила: – Если нужно, мы можем послать кого-нибудь