блинчиков с творожной начинкой, она много смеялась и целовала нас обоих в макушки, говорила нам любовные слова, даже разрешила объесться шоколадными конфетами и полдня провести за просмотром мультфильмов… Гораздо позже, уже войдя в подростковый возраст, я узнал о том, что у нашей матери было не самое лёгкое детство. Я всегда догадывался, что за непростым характером этой стальной женщины кроется какая-то не менее тяжёлая история, но я никогда не вникал в подробности. Знал только, что её детство прошло в бедности, что она рано и тяжело потеряла отца, а вскоре после своего совершеннолетия лишилась и матери. Я знал, что до встречи с моим отцом она слишком долгое время прожила в одиночестве, и потому не удивлялся тому, что она никогда не умела с лёгкостью воспринимать чью-то любовь по отношению к себе и демонстрировать кому-либо свою собственную. У моей матери были тяжелые детство и юность – с чего бы ей в более зрелом возрасте быть добродушной простушкой, каким всегда являлся мой отец, выросший в идеалистическом лоне благополучной и обеспеченной семьи?

Первые два десятилетия своей жизни я сполна одаривал любовью свою мать. Особенно я любил наблюдать за тем, как при общении со мной или Августой она превращается из стальной леди в обыкновенную женщину. Только мы, её дети, способны были снять с неё доспехи и кольчугу, за которыми она пряталась от всего мира, как от коварного врага. Даже у отца не удавалось смягчить её так, как это получалось у меня с Августой. С возрастом, конечно, я стал отдаляться от неё: учёба в университете, заинтересованность противоположным полом, вникание в суть отцовского бизнеса – всё это занимало меня куда больше, чем обмен любезностями с матерью. Впрочем, она даже в самые активные мои годы, в которые я мало думал о своей семье и много о себе, не забывала напоминать мне о долге ребёнка перед родителями. Так что отец с матерью никогда не выпадали из моего поля зрения, даже когда я сам выпадал из их поля, что зачастую происходило во времена моих длительных поездок за границу. Так что если Лурдес Крайтон и может чем-то гордиться в своей жизни, помимо своего влияния на бизнес мужа и отсутствия глубоких морщин на своём лице, так это тем, что она смогла создать достаточно прочные узы с обоими своими детьми, чтобы в старости не переживать о перспективе попадания в престарелый дом, что в прошлом году случилось с одной из её подруг. Мы с Августой безоговорочно любим её, как не любит её больше никто, потому что только нам она позволяет показывать себя без устрашающей брони, вне которой она является самой обыкновенной, когда-то травмированной тяжелою юностью, а ныне уязвимой женщиной с потерянным взглядом.

Вернувшись сегодня домой после ужина, я всё же решил подойти к ней первым. После того, как отец пересел в инвалидное кресло и мне пришлось взять на себя весь его бизнес, в котором я к тому времени, благо, уже досконально разбирался, мои отношения с матерью стали постепенно ухудшаться. При нахождении отца у власти компанией Coziness фактически правила мать. Она была не просто десницей директора – зачастую именно она принимала важнейшие решения, от которых зависело развитие компании: сотрудничество, финансы, расширение потенциала, инвестиции, спонсорство – всё проходило через неё и лишь затем ложилось на стол отца в виде идеально оформленного документа. Однако меня подобное ведение дел не устроило с первого же дня моего правления. Лично изучив документацию компании, я, при помощи юриста и бухгалтера, которым всецело доверял, подтвердил свои неприятные подозрения: компания Coziness тратила большую часть своего бюджета на “непредвиденные расходы”. Чтобы прекрыть эту “непредвиденную” утечку, для начала я уволил семьдесят пять процентов штата, пятьдесят процентов из которых отправились прямиком на давно заслуженную пенсию, и привёл в компанию людей, которым доверял. Так выяснилось, что восемьдесят семь рабочих мест, прежде представляющих из себя “пустышки”, всего четырнадцать молодых специалистов способны покрыть качественным, результативным трудом. Как только мать узнала о столь серьёзной перестановке кадров, она мгновенно набросилась на меня, требуя вернуть на работу старых-добрых-верных друзей нашей семьи, их детей и их жён, которых, как я лично выяснил, наша компания до сих пор содержала не за их трудолюбие и отнюдь не ради пользы, а за их красивые глаза и ради призрачной дружбы. Я остался непоколебим: в бизнесе мне необходимы трудолюбивые специалисты, а не улыбающиеся нахлебники. Когда же спустя неделю после переформирования кадров мать попыталась остановить процесс реформации бухгалтерии, я не ходил вокруг да около на цыпочках, чтобы сообщить ей, что отныне в этой компании всё буду решать я и только я. Консервативные взгляды матери противоречили моим прогрессивным. Может быть, они когда-то и были действенными, но из того, что увидел я, вникнув в подноготные дела Coziness, методы матери были шаткими, бухгалтерия же и вовсе была весьма смутно освещена, и большинство её решений, очевидно, уже давно начали тормозить компанию в развитии. Услышав от меня слова об отстранении от дел, пусть даже они прозвучали и в мягкой форме, и с приправой вроде обещания роскошного отдыха на островах, мать рухнула в кресло. Она считала, что после того, как по состоянию здоровья отец отошёл от правления, я буду долго вникать в суть дела, буду неопытен и буду нуждаться в её поддержке… Она думала, что для начала она возьмёт правление компанией в свои руки, по крайней мере до тех пор, пока я не освоюсь с этим незнакомым мне делом… Но правда заключалась в том, что к моменту своего прихода в компанию я уже хорошо был знаком и с этим делом, и с его старой политикой, претящей той, которую с первого же дня обретения власти начал выстраивать я. С тех пор мать с каждым днём теряла всё больше власти в чертогах Coziness и спустя пять лет моего успешного правления всё её влияние свелось до владения двадцатью пятью процентами акций. Естественно её это злило, естественно я не хотел делать ей больно, но и мои действия по обрыванию этой пуповины были так же естественны: мать не желала переучиваться или просто менять свои взгляды на ведение бизнеса – она желала подавить мои взгляды своими, – я же был слишком силён и умён, чтобы позволять кому бы то ни было, пусть даже родной матери, управлять моим делом. Так все финансы матери свелись к выплатам процентов по акциям, а её любовь ко мне сменилась молчаливым