Сведений о том, были ли родители Ревзины выкрестами, перешедшими из иудаизма в православие, не обнаружено. Хотя в её следственном деле подшита «Анкета арестованного», в которой в графе национальность указано, что она «русская (из евреев)»[337]. По практике тех лет эта запись могла означать, что арестованная, хотя и родилась в еврейской семье, по вероисповеданию является православной. Если принять версию о том, что Ольга была русской, то по церковным правилам, действовавшим в Российской империи, новорожденным давали имя по православному церковному календарю, ориентируясь на ближайшие дату и имя в Святцах. Если ориентироваться на эту практику, то, скорее всего, день рождения девочки мог бы приходиться на лето года её появления на белый свет, поскольку главная дата именин Ольги отмечалась 24 июля. Правда, были ещё 6 дней в году, когда отмечали день ангела Ольги, но эти даты считались менее значимыми.

Но, как это часто случается в жизни разведчиков, на самом деле всё в их биографиях выглядит запутанным и порой противоречит общепринятым правилам. Так получается и с днём рождения героини нашего очерка. Как она позднее сама писала в одной из анкет, родилась Ольга 19 октября 1899 года. Так что ближайший день её ангела приходился на 23 ноября.

Еврейская версия тоже имеет право на существование и косвенно подтверждалась братом Ольги. Раз он писал о себе, что он из еврейской семьи, то сестра его никак не могла быть другой национальности и вероисповедания. Да и звали её по-другому. «В семье, среди родных и друзей, – как пишет историк Александр Куланов в своей книге о Елене Феррари в главе «Еврейка Люся», – нашу героиню всю жизнь звали Люсей, и со временем это имя перекочевало в протоколы спецслужб и даже в переписку резидентур, хотя и несколько измененное на французский манер: Люси»[338].

Согласимся, что еврейскую девочку назвать славянским именем решится не всякий иудей. Считается, что в русском языке имя Люся – это уменьшительное имя от Людмилы («людям мила»). Другие уменьшительные женские имена от Людмила – Люда, Мила и их производные. Обычно в Российской империи иностранные и национальные имена русифицировали и переделывали на славянский лад. А в этом случае получается всё наоборот. Ситуация выглядит несколько странной и нуждается в дополнительном уточнении.

О родителях и о семье девочки до сих пор мало что известно. Ожидания, что с опубликованием архивных документов всё прояснится, не вполне оправдались. Даже дополнительно полученная информация ситуацию не прояснила, а, скорее, даже ещё больше запутала.

Например, до наших дней остаются неизвестными вероисповедание, имя-отчество и девичья фамилия матери. Известно лишь, что в детские годы Ольга с 1906 года жила вместе с ней в Швейцарии, куда она поехала с матерью, тяжелобольной чахоткой, как тогда называли туберкулёз. В биографии Е.К. Феррари, написанной А. Кулановым, указано, что и брат Владимир тоже выезжал вместе с матерью и сестрой в Швейцарию (в Женеву и Лозанну), где они прожили около двух лет[339].

В те годы чахотку лечили сменой климата. Рекомендовались морские курортные места в Крыму и в других местах на побережье Чёрного моря. Однако Ревзин-старший не пожалел денег на лечение и проживание на дорогих курортах Швейцарии. Но лечение не помогло. Мать вместе с детьми вернулась в Россию. Муж – участник революционных событий в то время был вынужден скрываться от полиции, а семья страдала от безденежья.

Мать умерла от чахотки в крайней нужде в начале 1909 года. Дети тоже заболели туберкулёзом. На присланные отцом деньги брат с сестрой вернулись в Екатеринослав, где жили у сестры матери. Ольга Ревзина, вернувшись в родной Екатеринослав, продолжила учёбу в гимназии. В то время в Екатеринославе было четыре женских гимназии: 1‐я Мариинская, 1‐я и 2‐я городские, а также частная гимназия Тиблен. В какой конкретно гимназии училась героиня нашего очерка – неизвестно.

Как позже вспоминал брат Владимир, грамоте их научила мать во время пребывания за границей. Там же дети освоили основы иностранных языков в странах пребывания, что в будущем им помогло в разведывательной работе.

Разлома в семейной жизни не было?

Однако, как пишут во многих публикациях о разведчице Елене Феррари, в прежде обеспеченной и благополучной семье якобы случился кризис. Молодой вдовец с двумя детьми-подростками на руках сошёлся с другой женщиной и стал пьянствовать. Не выдержав такой жизни, 14‐летняя Ольга вместе с братом, как долгое время считалось, ушли из дома и стали жить своим трудом[340].

Так ли всё было на самом деле? Как пишет историк А.Е. Куланов, ничего подобного не было. Отец как мог стремился обеспечить жизнь детей, которые около 5 лет проживали в Екатеринославе у своей тёти. Так появилось осторожное авторское предположение о том, что именно сестра матери и стала приёмной матерью Ольги и Владимира. «Никакого ухода, бегства из дома, – как отмечает А. Куланов, – о котором часто сообщают переписчики одной и той же… статьи-биографии Елены Феррари, от «отца-алкоголика» не было»[341]. Позже в одной из анкет она указала, что «потеряла отца из виду с 1918 года».

Об отце она впервые сообщила в своей третьей анкете в Разведупре от 12 сентября 1924 года, что Федор Абрамович Ревзин – член РКП(б), работавший заведующим цехом на Нытвинском заводе в Перми. Там же она написала, что отец – механик-самоучка (из мещан). Однако в книге историка спецслужб В. Лота указываются иные сведения об отце разведчицы. В частности, автор писал, что отец разведчицы работал «заведующим секретной частью Ньютвинского завода, расположенного в Пермской области»[342]. Сразу заметим, что завод назван неверно. В анкетах Елены Феррари указывался Нытвинский завод. Видимо, ошибка закралась при чтении рукописного текста анкеты, где не всё написано разборчиво. Нытвинский металлургический завод являлся старейшим металлургическим предприятием Российской империи и был основан ещё в 1756 году. В начале 1920‐х годов под влиянием послевоенной разрухи был перепрофилирован в «Механический завод сельхозмашин и орудий обработки почвы». В 1931 году на заводе