Юденича. Посредническая роль его недостаточно ясна250, равно как и все предварительные шаги, предшествовавшие составлению «манифеста» и охарактеризованные вел. кн. Павлом в интервью словами: «Я следил на ходом событий и был в курсе всех дел».

Попытка спасти положение «манифестом» запоздала. В момент, когда дядя и племянник обменивались еще письмами, «новое течение» в Думе уже определенно оформилось в категорическое требование, и Родзянко, как мы знаем, писал лицу, намечавшемуся в регенты: «Успокоит страну только отречение от престола». Жена вел. кн. Павла, кн. Палей, информируя, с своей стороны, Императрицу о настроениях в Думе и предпринятых ее мужем шагах, на другой день писала: «Весь вчерашний день он был в угнетенном состоянии, так как не было ни поездов, ни телефонов, верный нам человек, который держал нас в контакте с Гос. Думой, не появился». Второго, когда писалось письмо с таинственным «они», А.Ф. даже не представляла себе, что поставлен вопрос о смене верховной власти. Перед нею, как memento mori, стоял «идиотский» манифест, измышленный стараниями вел. кн. Павла Ал. Едва ли при такой квалификации манифеста можно предположить, что А.Ф. «одобрила» его содержание, как утверждал П. А. в интервью. Но я не рискнул бы без оговорок подтвердить и имеющиеся сведения, что Императрице было предложено подписать проект манифеста, но она категорически отказалась251. Она могла отнестись в общих чертах сочувственно к тому политическому шагу, который делал вел. кн. Павел и в котором она готова была видеть неизбежную теперь уступку общественному мнению, против чего с присущей страстностью и упорством она боролась последние годы. Недаром «идиотский» манифест все же она назвала «благородным и безумным способом» спасения. Положение казалось А. Ф. небезнадежным. Она надеялась не только на «чудо», но и на то, что захвативший всех «микроб» постепенно исчезнет. «Два течения – Дума и революционеры, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу голову, – это спасло бы положение», – писала Ал. Фед. 2-го… «Когда узнают, что тебя не выпустили, войска придут в неистовство и восстанут против всех. Они думают, что Дума хочет быть с тобой и за тебя. Что же, пускай они водворят порядок и покажут, что они на что-нибудь годятся, но они зажгли слишком большой пожар, и как его теперь потушить?» «Бог поможет, поможет, – заканчивала Царица письмо, – и твоя слава вернется. Это – вершина несчастий!.. Какой ужас для союзников и радость врагам. Я не могу ничего советовать, только будь, дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам, то Бог поможет освободиться от них»252. В письме, отправленном 3 марта, кн. Палей сообщила о новых «ужасах», имевших место накануне («главное, речь Милюкова») и побудивших вел. кн. Павла экстренно с «вахтером» дослать в 12 час. следующее письмо Родзянко («мы сообща составили», – писала княгиня): «Как единственный оставшийся в живых сын Царя-Освободителя, обращаюсь к Вам с мольбой сделать все, от Вас зависящее, дабы сохранить конституционный престол Государю… Я бы не тревожил Вас в такую минуту, если бы не прочитал в «Известиях» речь мин. ин. д. Милюкова и его слова о регентстве вел. кн. Мих. Ал. Эта мысль о полном устранении Государя меня гнетет… Я бы сам приехал к Вам, но мой городской мотор реквизирован, а силы не позволяют идти пешком». Следовательно, 3-го в 12 час. дня вел. кн. Павел не знал еще о фактическом отречении – письмо кн. Палей заканчивалось вопросом: «Есть ли известия от Государя? В Пскове ли он или уехал и куда, и на что решился?»253. Не знала и Ал. Фед. – не знала «совершенно ничего», когда начала писать письмо, предположенное к отправке через «жену офицера». Она не верит еще тем «самым гнусным сплетням», которые доходят до нее и могут «довести человека до безумия». И она пишет мужу, что она ничего не предпринимает, никого из думских людей не видела и не участвовала в переговорах о «конституции». Только так, на мой взгляд, можно истолковать «тайну», которая заключалась в иносказательных строках Императрицы.

Предпринимала ли в своем «боевом» настроении А.Ф. какие-нибудь реальные шаги для противодействия революции, не удовлетворенная той мягкотелостью (по выражению большевиков – Покровский), которую проявлял Николай II? В письме 3-го, мы знаем, она писала, что «не может ничего сделать из страха повредить, так как не имеет никаких известий»… «теперь она только мать при больных детях». Ну а раньше? В тех же «Последних Новостях», в номере от 30 апреля 24 года появилась несколько странная статья, автор которой скрылся под псевдонимом Z. Он расширил рамки темы о «тех», которые участвовали в «этом», и говорил о плане, который осуществлял «триумвират» в лице Царицы, командующего войсками Хабалова и военного министра Беляева. Это одна из версий легендарного «протопоповского» проекта: провоцировать революцию и подавить ее пулеметами. На основании каких-то материалов ген. Аверьянова, которые будут опубликованы, автор говорил о 500 пулеметах, оставленных для этой цели в Мурманске из числа присланных для фронта. «Документы» эти до сих пор не были опубликованы, и, следовательно, рассуждения Z должны быть отнесены к области исторической фантастики, для которой нет места в историческом повествовании254.

Реально мы знаем только о свидании А.Ф. с ген. Ивановым в ночь с 1-го на 2-е марта. В передаче Иванова при допросе в Чр. След. Ком. речь шла о приезде Царя, о необходимости создать правительство, пользующееся доверием, и т.д. «Только не поручусь, – добавлял генерал, – что она сказала слово: “ответственное”». Естественно, Иванов не стал передавать то интимное, что между ними могло быть говорено. Но вот рассказ вел. кн. Николая Мих., занесенный им в дневник. Человек этот довольно страстно не терпел Царицу, – в его дневнике попадаются квалификации, которые трудно в печати повторять. «Государыня, – записывал Ник. Мих., – казалось, очень хорошо владела собой и была невозмутимо спокойна. Она уверяла генерала, что энергичными действиями он легко может восстановить порядок в Петрограде… что все это восстание не что иное, как недоразумение… что маловероятно, чтобы он (Император) решился отречься от престола, и если бы даже он это сделал, то это было бы только для того, чтобы успокоить умы и в пользу наследника, а ввиду несовершеннолетия последнего установить регентство под ее попечением. Иванов был ошеломлен всем этим разговором, старался показать невозможность идти на Петроград и должен был сознаться, что он может принять только единственное решение вернуться в Могилев». Почти не приходится сомневаться в том, что это позднейшая запись из вторых рук, – даже дата