все колокола. Чего хочет она сама? Князь Адам приглашает к самостоятельной игре. Не вечно же княгиня будет прикована к мужу, с которым их связывают лишь формальности. Не вечно – к царской семье, это путь родителей и брата, но «мадам посол» давно оторвалась от дома. И не вечно – к России, от жизни в которой отвыкла.

Чарторыйский с удовольствием наблюдал за ее размышлениями, хотя Долли не проронила ни слова и сохраняла непроницаемое лицо. Однако Адам слыл опытным дипломатом и умел читать под маской.

– Мы договорились, – констатировал он. – А теперь позвольте мне идти утешать мою матушку, которой вы нанесли слишком чувствительный афронт.

Долли скосила глаза и увидела, как старая княгиня Изабелла до сих пор на чем свет стоит бранит ее ни в чем не повинную компаньонку. А та не смеет перед ней рта раскрыть.

Глава 20. Адское варево

Москва

Бал в Дворянском собрании – это морок лент, батиста и перьев. Это дорогие уборы с россыпью бриллиантов на лбах у дам. Если даже купчихи позволяли себе жемчуг в несколько рядов, то что же благородные люди?

– У вас алмазы дешевы? – осведомился Джеймс.

Жорж пожал плечами. На его жалованье даже перстенька не купить.

– Как везде.

– Тогда почему же их так много?

Снова недоуменный жест.

– Кому дорого, кому нет. Зато вас с вашими эполетами принимают за иностранного генерала.

Действительно, за полковником из зала в зал следовала толпа любопытных. На него глазели и норовили потрогать пальцем. Ну, уж к этому на Востоке он привык.

Из-за тысяч свечей воздух раскалился, как в пустыне. Фиалки и розаны на платьях быстро опустили головки. Навощенный пол сиял, как стекло.

– Частным лицам очень редко позволяют финансировать подобные балы, – сообщил Жорж своему спутнику. – Дворянство второй столицы должно само, из своих средств обеспечивать торжества. А тот факт, что графиня Толстая раскошелилась, о многом говорит.

– Например?

– Дуракам о том, что ее семейство в большой чести при дворе. Это правда. И о том, что род Голицыных, из которого она происходит, как и генерал-губернатор, считает ее частью клана: позволяет использовать для приемов вместо собственного дома государственное здание.

– Но мы-то с вами умные, – Александер наклонился к собеседнику. – Что нам должен сказать этот знак?

– Ей было передано прямое приказание от императора устроить у себя бал, – Жорж чуть понизил голос. – Я знаю от госпожи Бенкендорф. Но графиня предпочла оплатить Дворянское собрание. Такое игнорирование воли монарха говорит о недовольстве москвичей тем, что он уехал в Варшаву. Ему показывают, что от «польского короля» здесь приказы не принимают.

Александер задумался.

– Может, стоит прислушаться?

– Может, – процедил сквозь зубы юноша. – А еще ее поступок демонстрирует, что Москва сильно не в восторге от кизилбашей, порядочные люди не хотят пускать их на порог.

Полковник помрачнел. Он понимал персиян. Но с некоторых пор начал понимать и москвичей. Чья армия кого завоевала? Почему их заставляют сделать вид, будто непростимый грех убийства посла забыт? Полковника охватили подозрения. Москва – очень большой город с кучами чисто русской диковатой черни, которую едва ли не так же легко спровоцировать на погром, как персидскую. Здесь так легко подначить толпу. Ударить в набат на Иване Великом. Тем, кто решит спровоцировать месть руками безымянных погромщиков, – раздолье. Тогда зачем посольство держат в Первопрестольной? Проехали бы уже в Петербург. Он меньше, набит войсками, иностранцами, которые, в сущности, равнодушны, какого такого посла зарезали, где?

А персы тем временем не видят, что на каждом шагу бесят хозяев. Вошедший вместе с генерал-губернатором принц Хозрев-Мирза сразу жадно оглядел зал разгоревшимися миндалевидными глазами. Эти прекрасные очи уже вошли в поговорку у московских барышень и до смерти пугали их матушек.

Бал начался с полонеза, но уже вторым танцем была мазурка. Мужчины сели на стулья по периметру, а дамы отправились по залу отыскивать знакомых, чтобы выбрать их себе в партнеры. Те, кому не посчастливилось быть избранными, могли присоединиться к танцу в середине, когда начинались «горелки»: двое кавалеров преследовали одну партнершу, и здесь уже, кто успел.

К общему удивлению, принц, вместо того чтобы прогуливаться вместе с генерал-губернатором, с удовольствием уселся на стул, показывая, что желает быть выбранным.

Жорж увидел у входа рослую Лизавету Андревну с двумя дочерьми и племянницей Машей и поспешил к ним. Все четверо были очень хороши в парижских туалетах. Головы девиц украшали цветочные венки. Госпожа Бенкендорф недовольно оглядывалась по сторонам и покачивала страусовыми перьями, словно не одобряла происходящего.

Она зорко наблюдала за Катей, которая в последнее время причиняла матери особое беспокойство. Девушка была одета в нежно-голубое муаровое платье с букетиком незабудок у пояса. Когда зазвучала мазурка, Катя с позволения Лизаветы Андревны двинулась по залу. Как вдруг зацепилась глазами за кресло, на котором восседал довольный Хозрев-Мирза, лукаво улыбнулась и устремилась к нему.

Она присела в глубоком реверансе и протянула принцу руку. Зал застыл. Никто не ожидал такой прыти ни от перса в его шальварах, ни тем более от мадемуазель Бибиковой. Вот о чем столичные сплетники будут говорить полгода!

Принц тоже улыбнулся, как-то мягко и доверчиво. Взял девушку за руку и повел в круг танцующих. Кто бы мог подумать! Он брал уроки?

– Кого вы пригласили в учителя? – язвила Катя. – Иогеля?

Юноша смутился. Он лучше говорил по-итальянски, чем по-французски. К счастью, Бенкендорф дал своим падчерицам хорошее образование. «Долбите, девки, языки, – повторял он, когда бывал чуть во хмелю, то есть терял внешнюю холодность и проникался доверием ко всему миру. – Сказать не могу, как мне это пригодилось!» Среди пяти диалектов итальянский не был главным. Но сестры хорошо пели, и Катя, пользуясь фрагментами арий, могла кое-что объяснить.

– Я танцевал по нарисованным на полу фигурам.

– Ладно, – снисходительно бросила девушка. – Буду вас поправлять, если нужно. Кто же был вашей партнершей?

Принц смутился еще больше.

– Мешок с шерстью, – выдавил он.

Катя заливисто расхохоталась.

– То-то я и смотрю, вы так мягко держите руку. Неужели у вас на родине не танцуют?

– Отчего же? – обиделся Хозрев-Мирза. – Но мужчины и женщины – раздельно. Особенно красиво, когда дервиши крутятся. Но на них в этот момент не принято смотреть.

– Почему?

– Невежливо.

Катя снова засмеялась.

– А женщины?

– Женщины танцуют много. Особенно в больших гаремах. Их специально учат этому искусству. Другие играют на инструментах.

Катя задумалась: «Смогла бы я так? Всю жизнь в затворе?»

Принц пожирал ее глазами.

– Я заслужил вашу похвалу?

– Вы заслужили еще один танец.

Хозрев-Мирза испугался. Ничего, кроме мазурки, он не разучивал. Тем временем настал час «горелок», и по властному кивку Лизаветы Андревны Жорж, исполнявший в данном случае роль старшего брата, вступил в круг, не без труда обогнал резвого, как серна, принца, к которому Катя так и шла в руки, и решительно взял ее за запястье.

– Мадемуазель, вы больше не танцуете.

– Георгий Александрович, – едва не вспылила девушка. – Кто вам позволил?

Но Жорж вовсе не намерен был с ней ссориться. Он поклонился и прошептал:

– Не позволил, а приказал. Ваша матушка. Подчинитесь ей, иначе мы все не избежим грозы.

Катя быстренько перестала на него дуться, поняв, что «сводный братец» скорее спасает ее, чем хочет навредить, и благоволила отдать ему остаток танца.

– Вот вам, от Оленки, – вытащив