это представление; опыт изучения патологических психических процессов позволяет прибавить, что ничто в этом поверхностном материале не объясняет защитное стремление, побуждающее личность проецировать его вовне как нечто чуждое. Особенность жуткого, следовательно, может проистекать только из того, что двойник – образование, присущее очень ранней душевной стадии, давно и прочно преодоленной, причем на этой стадии он носил более дружелюбный характер. Для нас «двойник» сделался образом ужаса точно так же, как после падения религий боги превратились в демонов[379].

Другие использованные Гофманом расстройства личности нетрудно оценить по образцу мотива двойника. Это возврат к определенным стадиям развития чувства личности, регрессия к тому времени, когда личность еще не отделилась строго от внешнего мира и от других людей. Полагаю, что эти факторы отчасти ответственны за впечатление жути, пусть выделить и точно установить степень их влияния не так-то просто.

Фактор повторения одного и того же, пожалуй, далеко не всеми будет принят в качестве источника ощущения жуткого. По моим наблюдениям, это явление при определенных условиях и в сочетании с известными обстоятельствами и вправду вызывает ощущение жуткого, напоминающее, кроме того, о чувстве беспомощности, которое доводится испытывать порою во сне. Прогуливаясь одним жарким летним полднем по пустынным улочкам провинциального городка в Италии, доселе мне незнакомого, я очутился в квартале, назначение которого не вызывало сомнений. В окнах домов виднелись ярко накрашенные женщины, и я поспешил покинуть узкую улочку через ближайший поворот. Но, побродив некоторое время наугад, я вдруг снова оказался на той же улице, где мое присутствие уже начало привлекать внимание. Я вновь поспешил прочь – только чтобы опять, окольными путями, очутиться в том же месте. Тогда-то я и испытал ощущение, которое могу охарактеризовать лишь как жуть, а потому был несказанно рад вернуться, без дальнейших блужданий по закоулкам, на площадь, которую недавно оставил. Другие ситуации, сходные с описанной выше чертой непреднамеренного повторения, но принципиально отличные от нее в прочих отношениях, тоже порождают чувство беспомощности и ощущение жути. Например, если кто-то – быть может, в тумане – заблудился в лесу на склоне горы, любая попытка отыскать заметную или знакомую тропу способна снова и снова возвращать на одно и то же место, каковое можно опознать по какому-то определенному признаку. Или же кто-то бродит по темной, незнакомой комнате в поисках двери или электрического выключателя и раз за разом натыкается на один и тот же предмет мебели (признаю, что Марку Твену удалось, с изрядными преувеличениями, превратить последнюю ситуацию в нечто неотразимо комическое[380]).

Если взять другую серию наблюдений, то и в ней легко увидеть, что фактор неумышленного повторения делает жутким все то, что в противном случае было бы достаточно безобидным, и навязывает нам идею чего-то рокового и неизбежного, а иначе нам пришлось бы говорить разве что о «случайности». Например, мы, естественно, не придаем значения факту, когда сдаем пальто в гардероб и получаем номерок, скажем, 62, а когда-то потом выясняется, что наша каюта на корабле имеет тот же номер. Но впечатление изменится, если два этих события, каждое само по себе вполне невинное, произойдут друг за другом сразу, если мы столкнемся с числом 62 несколько раз в один и тот же день или если начнем замечать, что везде – в адресах, гостиницах и в купе в поездах – присутствует тот же номер (или хотя бы выступает составной частью иных чисел). Мы ощущаем в этом нечто жуткое. До тех пор, пока человек не сумеет полностью защититься от соблазна суеверий, его будет преследовать искушение приписать тайный смысл этому упрямому повторению чисел; он воспримет это повторение, быть может, как указание на отведенную ему продолжительность жизни. Или предположим, что кто-то читает труды знаменитого физиолога Геринга[381] и на протяжении нескольких дней получает два письма из двух разных стран – от людей с одинаковой фамилией Геринг, хотя никогда прежде не имел дел ни с кем с таким именем. Недавно один талантливый ученый[382] попытался свести такого рода совпадения к определенным законам и тем самым лишить их ощущения жуткости, но не возьмусь судить, удалось ему это или нет.

Как именно мы можем вывести ощущение жути от подобных повторений из детской психологии – этого вопроса я лишь мимоходом коснусь в настоящей статье; за подробностями отсылаю читателя к другой своей работе, где приводится обстоятельное описание в иной связи[383]. В бессознательном и вправду можно распознать преобладание «принуждения к повторению», обусловленного инстинктивными побуждениями и, полагаю, самой природой влечений; это принуждение располагает достаточной силой для того, чтобы возобладать над принципом удовольствия, наделяет определенные черты душевной жизни демоническими свойствами, хорошо заметными в порывах маленьких детей и частично изученными в навязчивых состояниях невротических пациентов. Все эти соображения подготавливают нас к открытию, что все, напоминающее об этом внутреннем «принуждении к повторению», воспринимается как жуткое.

Однако теперь, как кажется, настала пора оставить позади эти вопросы, о которых затруднительно вынести строгое суждение, и отыскать неопровержимые примеры жуткого в надежде получить посредством анализа достоверное подтверждение нашей гипотезы.

В «Поликратовом перстне» Шиллера египетский царь ужасается тому, что все прихоти его хозяина Поликрата тотчас исполняются, а все опасения и заботы быстро улаживаются доброй судьбой. Этот хозяин и друг стал для него «жутким». Собственное объяснение царя – мол, чрезмерно удачливый человек должен бояться зависти богов – кажется нам неясным, поскольку его смысл замаскирован мифологическим языком. Поэтому обратимся к другому примеру с более простой обстановкой. В истории болезни одного невротика я описал[384], как пациент однажды побывал в водолечебнице и получил от этого посещения немалую пользу. Ему хватило здравости ума приписать улучшение своего состояния не целительным свойствам воды, а положению своей комнаты, непосредственно примыкавшей к комнате любезной медсестры. При вторичном посещении заведения он, разумеется, попросил ту же комнату, но ему сказали, что помещение уже занято неким пожилым господином, и тогда он выплеснул свою досаду в таких словах: «Да чтоб его удар хватил!» Спустя две недели со старым господином действительно случился удар. Для моего пациента это было «жуткое» событие, а впечатление было бы, пожалуй, еще сильнее, если бы между высказыванием и несчастьем минуло меньше времени – или будь ему известно бесчисленное множество подобных совпадений. На самом деле он без труда отыскивал совпадения такого рода; вообще все больные неврозом навязчивости, которых мне доводилось наблюдать, могли поведать что-то похожее. Эти люди ничуть не удивляются, встречая человека, о котором только что говорили или думали (даже впервые