Шрифт:
Закладка:
Открываю дверь. В комнате у стола стоит Сталин, а за столом два секретаря ЦК — Андрей Александрович Жданов и Алексей Александрович Кузнецов. Поздоровавшись, Сталин предложил сесть. А сам, как всегда, продолжал стоять и ходить. По выражению лиц Жданова и Кузнецова вижу, что обстановка спокойная. Постепенно улеглось и моё волнение...»
Сталин заговорил о том, как перестроить работу аппарата ЦК, какие новые организационные формы должны быть введены в структуру ЦК. Он задавал Патоличеву много вопросов о работе партийных организаций.
— Теперь у нас новые задачи, — говорил Сталин. — 1946 год — первый послевоенный. Утверждена новая пятилетка. Начинается новый этап советского строительства. А это все опытные и авторитетные секретари. Они хорошо будут представлять Центральный Комитет... — Остановившись напротив Патоличева, Сталин вдруг спросил его: — Сколько вам лет?
— Тридцать семь.
— С какого года в партии?
— С 1928-го.
— А что, если мы утвердим вас секретарём ЦК?
— Товарищ Сталин, сами решайте, как вы считаете нужным, — ответил Николай Семёнович.
После этого Сталин подошёл к телефону, позвонил Поскрёбышеву и сказал, что второй пункт проекта решения ЦК — утвердить секретарём ЦК товарища Патоличева.
Каким был первый пункт, Патоличев не знал. Это стало известно позднее. Он гласил, что Г. М. Маленков освобождается от обязанностей секретаря ЦК. На другой день решение ЦК было принято.
«Я был глубоко взволнован всем происшедшим, — писал Патоличев. — Думал ли я, идя в Кремль, что эта встреча кончится таким крутым поворотом в моей судьбе. Со дня моего утверждения заведующим отделом ЦК прошло менее двух месяцев — и вдруг секретарь Центрального Комитета партии!..» — А. 3.).
...Первый заместитель начальника Генерального штаба генерал армии Антонов оторвался от чтения документов и взглянул на часы. Шёл двенадцатый час ночи. Подумалось: время позднее, не так загружен узел связи, и есть возможность переговорить по ВЧ с командующим Воронежским фронтом генералом армии Ватутиным о том, как у него развиваются события. От других командующих донесения в Генштаб к 19.00 поступили, а от него до сих пор нет. Что-то, видно, помешало Ватутину. Он мог бы позвонить, но не позвонил, что, естественно, удивило Антонова, так как за Ватутиным таких грехов не числилось: Николай Фёдорович был в высшей степени человеком исполнительным.
В кабинет без стука вошёл начальник Оперативного управления Генштаба генерал Штеменко. У него было огорчённое лицо.
— Сергей Матвеевич, я вижу, ты не в духе, а? Докладывай, что тебя тревожит, — усмехнулся Антонов. — Чего ты стоишь? Садись!
Причины для беспокойства у генерала Штеменко были, и весьма серьёзные.
— Я только что был на узле связи и вёл переговоры со штабом Воронежского фронта, — настороженно заговорил начальник Оперативного управления Генштаба. — В районе Ахтырки в боях с фашистами фронт понёс большие потери. Командующий Ватутин удручён. Мало того, немцы потеснили две наши танковые армии. Возможность выхода в тыл вражеской группировке в районе Харькова ухудшилась. А сказать проще — немцы увернулись от удара, который готовил им Ватутин.
Антонов насторожился.
— Кто тебе дал такую информацию? — спросил он.
— Начальник оперативного отдела фронта.
— Интересно, доложил ли Ватутин Верховному о потерях фронта? — задумчиво промолвил Антонов.
— Вряд ли...
Помолчали. Затем Штеменко произнёс:
— Мне кажется, что Ватутин что-то недоглядел в том плане, который ему предписывала Ставка...
«Прав Штеменко, Ватутин допустил ошибки в руководстве войсками фронта», — подумал Антонов, но своему коллеге ничего такого не сказал.
— Что будешь делать, Алексей Иннокентьевич? — спросил генерал Штеменко.
— Разберусь сам, а уж потом пойду к Верховному...
Ещё до начала контрнаступления в Ставке и Генеральном штабе обсуждался вопрос, как в короткий срок ликвидировать белгородско-харьковскую группировку вражеских войск. Было решено запросить мнение командующего Воронежским фронтом генерала армии Ватутина, чьим войскам и надлежало проводить в жизнь эту операцию. Видимо, Ватутин тоже немало времени размышлял на этот счёт и выработал своё мнение. На запрос Ставки он ответил без промедления: вражескую группировку в районе Белгорода и Харькова надо окружить и уничтожить по частям. Генерал армии Антонов прочёл депешу командующего Воронежским фронтом и воскликнул:
— Лихо! А вот я против окружения!.. Там весьма велики немецкие силы...
Антонов имел в виду 4-ю немецкую танковую армию и оперативную группу «Кемпф». А всего в районе Белгорода и Харькова находилось 18 полнокровных дивизий, в их числе четыре танковые. «Если Ватутину и удастся взять в кольцо эту вражескую группировку, — подумал генерал Антонов, — он её не разобьёт».
Свою мысль он высказал лично Ватутину, когда вышел с ним на связь по ВЧ.
— Я не могу разделить вашу тревогу, Алексей Иннокентьевич, — заявил командующий фронтом. — Скажу вам честно, своё мнение я доложил товарищу Иванову, и он не возразил.
— Что он вам ответил? — поинтересовался Антонов.
— Товарищ Иванов сказал, что моё предложение весьма заманчиво, но его должно обсудить в Ставке и Генштабе. Вызывайте меня в Ставку, и я в деталях изложу существо дела.
Антонов едва не выругался, но голос у него стал жёстче.
— А известно ли вам, Николай Фёдорович, что белгородско-харьковскую группировку немецких войск вермахт питает с запада? — спросил у Ватутина Антонов. — Вы ещё не произвели ни одного выстрела, а немецкие войска для поддержки этой группировки уже идут с запада.
— Откуда вам это известно? — насторожился Ватутин.
— Генштабу много чего известно, — уклонился от прямого ответа Антонов. — Вы тут работали и знаете об этом не хуже меня.
— Хорошо, я ещё подумаю, — после паузы произнёс Ватутин. — Я так понял, что Верховному вы будете докладывать моё мнение?
— И своё тоже, Николай Фёдорович. Не хочу вас огорчать, как своего старого друга, но вы нарушили принцип массирования войск, ударная группировка войск 5-й гвардейской армии генерала Жадова распылилась, то же самое относится и к 1-й танковой армии генерала Катукова... — После небольшой паузы Антонов добавил: — Чует моя душа, что Хозяину подобная инициатива с вашей стороны
