В АНЗАК Бёдвуд готовил еще одну атаку на Сари-Баир, а Аллансон с новозеландцами на отроге хребта готовился к финальному броску к вершине. Турки на Чунук-Баире были в более критическом положении, нежели это казалось британцам. Потери в людях были ужасными: старшие офицеры погибали или получали ранения один за другим, и скоро пришлось возложить командование на некоего подполковника Потриха. Он вряд ли был достойным командиром, потому что до этого работал директором железной дороги в Константинополе и по чистой случайности в этот момент был в поездке по фронту. Далее, в ходе сражений батальоны так же перемешались, как и британские, и боевой порядок стал просто хаотическим. От младших офицеров с линии фронта шел поток отчаянных донесений. В одном из них говорилось: «Приказано атаковать Чунук-Баир. Кому я должен отдать этот приказ? Ищу командиров батальонов и не могу найти. Все в хаосе». И вновь: «Не получил никакой информации о том, что происходит. Все офицеры либо убиты, либо ранены. Даже не знаю названия места, где нахожусь. Отсюда ничего не видно. Во имя спасения нации умоляю прислать офицера, хорошо знающего эту местность». И еще: «На рассвете какие-то части отошли с Сахинсирта в сторону Чунук-Баира и сейчас окапываются на Чунук-Баире, но неизвестно, наши это или враги».

Таковы были люди, которых Аллансон готовился атаковать при первом утреннем свете.

На Хеллесе также дела вдруг резко ухудшились для турок. Хотя британцы и не знали этого, отражение их атак довело турецкую оборону до предела ее возможностей, а германский начальник штаба утратил свое мужество. Он послал сигнал Лиману, заявляя, что нужно оставить всю оконечность полуострова, что необходимо эвакуировать войска через Дарданеллы в Азию, «пока на это есть еще время».

Но методы Лимана были куда более безжалостными, чем те, которыми пользовался британский главнокомандующий, и в этом тройном кризисе он действовал очень быстро. Лиман снял германского начальника штаба с поста на мысе Хеллес и объявил командовавшему там генералу, что ни при каких обстоятельствах нельзя отдавать ни единого метра земли. Что касается неудачливого Фейзи-бея, который не смог организовать атаку на Сувле, то он был уволен. В ту ночь его разбудили в 23.00 и наспех выпроводили в Константинополь. Было создано новое командование, в чью сферу входила территория от Чунук-Баира до Сувлы, а возглавил его Мустафа Кемаль.

В своем отчете о кампании Лиман не дает объяснений, почему выбор пал на Кемаля. Он просто говорит: «В тот вечер я передал полковнику Мустафе Кемалю командование всеми войсками в секторе Анафарта… Я целиком уверен в его энергии». И все же это было удивительным назначением. Можно лишь заключить, что Лиман давно ценил способности Кемаля, но продвижению по службе мешал Энвер. Но сейчас в этой экстремальной ситуации он мог себе позволить проигнорировать Энвера.

Кемаль был в самых тяжелых сражениях на анзакском фронте с самого начала. Его 19-я дивизия приняла на себя первый удар новозеландского наступления. Она уничтожила австралийскую легкую кавалерию 7 августа и с тех пор сражалась день и ночь. По мнению Кемаля, в тот момент положение турецких войск становилось «крайне хрупким», и он заявил об этом Лиману по телефону 8 августа. Если не предпринять срочные меры для спрямления выступа на Чунук-Баире, сказал он, им придется эвакуировать весь хребет. Нужно объединенное командование фронта. «Нет иного выбора, – продолжал он, – кроме как передать под мое командование все имеющиеся войска».

Начальник штаба Лимана в это время не имел представления, что Кемаль, всегдашний склочник в штабе, повышается в должности, и позволил себе иронию: «Не слишком ли много войск?»

«Их будет слишком мало», – ответил Кемаль. И вот теперь после двух бессонных ночей в секторе АНЗАК и беспрерывно на линии фронта Кемаль вдруг оказался в ответе за исход сражения. Он вовсе не выглядел смущенным. Спокойно отдав приказания офицеру, сменившему его на посту командира 19-й дивизии на горе Битвы, он вскочил на коня и ускакал по черным холмам к Сувле. Можно представить себе живую картину – его, скачущего в полночь. Физически он был полностью измотан, а его дивизионный доктор давал ему лекарства, чтобы держать его на ногах. Он очень похудел, глаза были налиты кровью, голос был хриплым от усталости, а сражение довело его до состояния нервного напряжения, недалекого от фанатизма, если не считать того, что этот фанатизм был холодным и рассчитанным.

В сопровождении доктора и адъютанта он появился в штабе Вильмера на холмах Сувлы вскоре после полуночи и следующие два часа провел в ознакомлении с обстановкой на фронте. Никто не мог ему подробно рассказать о передвижениях британцев, но он решил наутро начать общее наступление по всему фронту от Текке-Тепе до Сари-Баира. Уже подошел отряд с Булаира, и в 4.00 командирам был отдан приказ приготовиться к атаке через полчаса. Они должны были продвинуться прямо к высотам, а потом ринуться в наступление на равнину Сувла по другую сторону.

Вот-вот наступит рассвет, а Текке-Тепе все еще был пуст. Британская 32-я бригада не сумела преодолеть свой путь так быстро, как надеялся Гамильтон в предыдущую ночь. Прошло семь часов, пока солдаты пробирались на ощупь сквозь густой кустарник, то и дело теряясь на извилистых козьих тропах. Только в 3.30 утра бригада собралась у подножия вершины. В 4.00 она наконец двинулась вперед, но опоздала на полчаса. Пока ведущая группа пробиралась вверх, турки ворвались на вершину и оказались над ними. Началась беспорядочная атака, и она погубила британцев. В течение нескольких минут все офицеры были убиты, батальон и штаб бригады рассеяны, а солдаты стали в диком беспорядке разбегаться. От интенсивного пулеметного огня вспыхнул кустарник, и солдаты, прятавшиеся в нем, были вынуждены выскакивать наружу, как кролики, охваченные дымом и пламенем. С восходом солнца Гамильтону, наблюдавшему с палубы «Трайада», предстало жуткое зрелище. Его солдаты тысячами мчались назад по равнине, а в 6.00, лишь через полтора часа после начала сражения, похоже, наступил полный коллапс. Были оставлены не только холмы, но некоторые солдаты в своем стремительном бегстве мчались без остановки до соленого озера и моря. «Среди боев на полуострове мое сердце очерствело, – писал он в ту ночь в дневнике, – но от страданий этой сцены оно чуть не разорвалось… Слова тут бесполезны».

Прошло еще два часа, пока турецкий огонь ослабел, и британцы стали собираться на линии посредине равнины. Гамильтон отправился на берег в поисках Стопфорда, который ночью высадился в месте, именуемом Гази-Баба, поблизости от оконечности северной части залива. «Мы нашли Стопфорда, – говорит он, – примерно в