наших собственных мониторов, и все пришло в ужасное замешательство. Это было возмутительно. Очевидно, нас приняли за турок, и нам пришлось отойти. Зрелище было ужасное: первый снаряд попал гурку в лицо, от которого осталось одно кровавое месиво из костей, и мы все поспешно отступили наверх, к своей старой позиции под вершиной. Я остался наверху вместе с пятнадцатью солдатами. Вид оттуда был прекрасный. Внизу виднелись пролив, пересекающие его подкрепления из Малой Азии, несущиеся автомашины. Мы господствовали над Килид-Баиром, над тылом Ачи-Баба и всеми линиями коммуникаций их армии».

Вызывает некоторые сомнения рассказ о снарядах, упавших на Аллансона. Флот отрицает, что это были его снаряды, и даже те солдаты, которые, находясь чуть ниже, видели эту суматоху, не совсем уверены в том, что произошло. Видели, что Аллансон, добравшись до вершины, схватился врукопашную с турками, которые бежали назад к своим окопам после окончания бомбардировки. Видели рукопашный бой штыками, а в конце увидели фигуры взволнованных и торжествующих гурков и британцев, которые махали им руками на фоне неба[26]. Затем, когда они исчезли по другую сторону горы, раздался удар грома, но невозможно было определить, с какого направления прилетели снаряды и кто их выпустил.

Но все же инцидент не был слишком ужасным. Аллансон, хотя и раненный, все еще оставался на вершине и готовился удерживать ее до подхода подкреплений. А вид был в самом деле прекрасный, лучший из всех, которые представлялись британским солдатам на Галлиполи. После трех с половиной месяцев ожесточенных сражений турки вытеснены с этих высот, и их армия была фактически перерезана пополам. «Коджа-Чемен-Тепе пока еще не наш, – писал Гамильтон в своем дневнике, – но Чунук-Баир будет: с ним мы победим».

В течение первых трех дней боев у Лимана фон Сандерса была сплошная нервотрепка. Вечером 6 августа, когда он впервые услышал о прорыве анзакского фронта и десанте на Сувле, он находился в городе Галлиполи. Похоже, он быстро понял, что обманулся в своих ожиданиях, что союзники не собираются высаживаться ни на Булаире, ни в Азии, а нацеливают свою атаку в центр самого полуострова. Булаирская группировка, состоявшая из 7-й и 12-й турецких дивизий под командой Ахмеда Фейзи-бея, стояла в резерве на перешейке полуострова, и он приказал ей готовиться к маршу. В то же время двум дивизиям в Азии было приказано передислоцироваться к Чанаку, чтобы их можно было перебросить через пролив в Галлиполи на лодках. Еще одной дивизии было дано указание подтянуться к северному флангу анзакского плацдарма, где наступление принимало все более угрожающие для турок очертания.

Фейзи-бей был болен и спал, когда его разбудили 7 августа без четверти два ночи с приказом отправить две его дивизии на юг с максимальной скоростью к Сувле. Вскоре с рассветом первые батальоны уже были в пути. Им предстояло пройти около 35 миль. А Фейзи-бей отправился вперед на автомобиле, чтобы узнать о положении на фронте. К двум часам пополудни он нашел Лимана в деревне Ялова, чуть к северу от Нэрроуз. За маленьким столиком в местном полицейском участке состоялось совещание. К данному моменту уже было ясно, что главный десант высажен на Сувле и что Вильмер с его тремя батальонами долго не продержится. Сколько времени надо ждать подхода группы из Сароса? Фейзи-бей очень хотел угодить и совершил ошибку, сказав не правду, которую знал, а то, что, как ему казалось, Лиман хотел услышать. Он сказал, что солдаты сделают двойной переход и прибудут до конца дня. Лиман очень удивился понравившейся ему новости и тут же приказал атаковать Сувлу 8-го на рассвете.

После совещания Фейзи-бей оставил свою машину и поскакал на коне в горы. На закате он был уже в штабе Вильмера на высоте над равниной Сувлы, и там он понял, что был чересчур оптимистичен: его войска были еще в пути далеко на севере. Однако он не переставал надеяться, что утром сможет начать бой, и просидел всю ночь со своим штабом, готовя план.

На рассвете 8 августа Лиман поехал к равнине Сувлы, чтобы следить за атакой, и он всерьез встревожился, обнаружив, что ничего вообще не происходит. Никаких солдат не было на стартовой позиции, а кроме кучек британцев на берегу Сувлы, не было никаких признаков передвижений. Через час-два появился штабной офицер и объяснил, что произошла задержка: войска с Булаира следует ожидать лишь через несколько часов. Лиман резко приказал перенести атаку на вечер и уехал взглянуть, что происходит в секторе АНЗАК.

В 14.12 Фейзи-бей собрал штабное совещание, и было решено, что сегодня уже поздно что-либо предпринимать: солдаты устали после долгого перехода, многие еще не подошли, а атака по голой местности, когда заходящее солнце будет светить прямо в глаза, может наверняка кончиться несчастьем. Бой был отложен до рассвета следующего дня, 9 августа.

Узнав эти новости, Лиман пришел в состояние крайнего возбуждения. Он сказал по телефону, что ситуация становится очень опасной и что очень важно, чтобы группа с Сароса атаковала этой же ночью. В любой момент слабые силы Вильмера могут не выдержать, и британцы завоюют высоты. Фейзи-бей ответил, что он сделает все, что может, и немного погодя вернулся к телефону. Немедленная атака, заявил он, совершенно невозможна. И его генералы, и штаб против этого. Солдаты не спали две ночи, у них не хватает пушек и самых разных материалов. У них нет питьевой воды. Завтра утром – самое раннее, когда можно будет пойти в атаку.

Такая же абсурдная сцена разыгрывалась в эти минуты всего лишь в нескольких милях от этого места на берегу Сувлы между Гамильтоном и Стопфордом. Аргументы Фейзи-бея с точностью совпадали с возражениями Стопфорда, и в тех словах, что говорил Гамильтон, не было ничего такого, чего бы не сказал Лиман. Странные тут собрались противники. Если бы позволили обстоятельства, генералы Стопфорд и Фейзи-бей нашли бы между собой много общего, потому что Стопфорд также не выносил ни подталкиваний из штаба, ни прямого вмешательства Гамильтона в управление боем. Совсем не исключено, что Гамильтон и Лиман были бы ближе друг к другу, чем к своим неуступчивым генералам, ибо ими обоими владело общее ощущение разочарования и бессилия. Каждый считал, что ему мешают, но не неудачи и не ошибки в личных планах, а некомпетентность корпусного командира.

Но в сумме положение Лимана было хуже, чем Гамильтона, даже много хуже. У Гамильтона, по крайней мере, свои солдаты были на местах, и в тот момент он отдавал им приказ выступать на жизненно важный хребет в Текке-Тепе.