Один из её виднейших идеологов де Кондорсе доказывал, что женщины тоже как бы люди, они наделены разумом, могут говорить, как человеки, потому должны иметь почти те же права, что и мужчины. В тысяча семьсот девяностом году опубликовал статью «О даровании женщинам гражданских прав». Он высказался красиво и четко: «Или вообще не существует врожденных человеческих прав, или каждый человек, независимо от пола, религии, расы, имеет одинаковые права».

Вряд ли Глориана, это читала, да и о Кондорсе, похоже, не слышала, но то ли сама додумалась до равноправия, то ли кто-то из старших подруг заронил такое зернышко, но боец она на этом фронте упорный и отважный.

Автомобиль уже вырулил за пригород и мчался в сторону леса, а потом деревья помчались по обе стороны, а впереди показалась верхушка крохотного форта на два-три человека.

Иоланта наконец обронила мрачно:

— Не обижайте Глориану, ладно?

— А что, её возможно обидеть?

— Женщину всегда легко обидеть, — ответила она наставительно, — а у вас, баронет, это получается особенно легко.

Возле форта два шикарных авто, а женских фигур три, явно Сюзанна и Анна прибыли на одном, подруги. Хотя для меня всё ещё не Сюзанна и Анна, а графиня Сюзанна Дроссельмейер и графиня Анна Павлова.

Мы выбрались из автомобиля, Иоланта поздоровалась весело, я почтительно поклонился, скрывая улыбку. Все четверо навешали на себя столько защитных амулетов, что никакая добыча и близко не покроет их стоимость. Но для аристократок не это важно, суфражистки стараются показать мужчинам, что они им не уступают. А артефакты… Как будто мужчины не обвешиваются ими с ног до головы!

У меня всё наоборот, на этот раз рубашку и джинсы с кроссовками оставил дома. В группе кто-то да заметит, что с моей одеждой что-то не так, не рвется, да и всегда идеально чистая, так не бывает, потому я сейчас «как все люди», всё равно с группой высокородных женщин в опасные места заходить не стану.

Глориана бросила на меня взгляд, полный ледяного презрения, сказала таким голосом, словно он прозвучал с поверхности тёмной звезды, где температура минут двести семьдесят три:

— Готовы? Пойдемте, надо спешить.

Девушки приотстали вроде бы нечаянно, мы с Глорианой оказались рядом, я поинтересовался на ходу:

— Ваше высочество, хочу поинтересоваться со всей почтительностью, вы презираете меня как нищего баронета или как просто вашего угнетателя ввиду нашей доминантности?

Она брезгливо дернулась, я видел в ней желание уйти от вопроса, но это выказать слабость и даже отступление, ответила так же холодно и на ходу, не поворачивая ко мне голову:

— Я никого не презираю за бедность или незнатность. Но презираю за отсутствие манер.

— Ага, — сказал я глубокомысленно, — просто хотел узнать, до каких границ простирается ваш суфражизм. Ну, чтоб не переступить черту.

Она смерила меня ледяным взглядом.

— У суфражизма нет границ!

— Ага, — сказал я снова и с удовольствием отметил, как её передергивает от «ага», ещё больше, чем Горчакова. — Но с победой суфражизма придется больше общаться с самцами… простите, мужским полом, что уже перестанут быть угнетателями, и вы как бы на равных. А это значит, уважать их тоже нужно на равных.

Её брови приподнялись.

— Уважать? Об этом говорить рано, пока не добьемся наших великих целей!

— Надеюсь, — уточнил я, — в конечную цель суфражизма не входит полное истребление мужчин? В любом движении есть правые и левые. Левые активнее всегда.

Она приподняла надменно нос, это позволило проигнорировать трудный вопрос.

У форта отметились у дежурного солдата, и всей группой прошли в сторону Щели Дьявола.

Я хмыкнул, вряд ли стоит мне когда-либо заморачиваться этой процедурой удостоверения личности. Под стелсом легко пройти даже в двух шагах, нужно только не топать и не шуршать, а вообще можно и без стелса зайти с другой стороны, как я уже делал.

Полупрозрачный купол вырастал с каждым шагом, наконец Глориана остановилась, повернулась к нам, высокомерная и властная.

— Заходим по моей команде, — сказала она повелительно. — Защиту активировать, оружие наготове, но не двигаться, пока зрение не приспособится…

Я быстро прервал:

— Ваше высочество, мы не договаривались, что будете командовать, совершенно не интересуясь мнением команды.

Она округлила глаза.

— Как это?

— За первый рейд, — напомнил я с великим терпением, разговаривать с женщиной надо отчётливо, внятно и лучше на пальцах, — вы, ваше высочество, получили всё, что хотели. Светский раут, восторги, почетный член суфражизма… и что-то ещё. Мы в расчете, вы это приняли.

Она возразила с особенным апломбом:

— Но у нас тогда всё так хорошо получилось!

Я сдвинул плечами.

— Даже не разочарованы? А по мне так ничего и не было. Подумаешь, трех простых ящериц убили! Ну, ладно, упитанных Неинтересно. Вы же хотели пройти дальше и глыбже? А в неизвестном самецы ориентируются лучше и быстрее. Это наша самцовая фича. Ну, особенность, говоря по-сибирски.

Она нахмурилась.

— Это оскорбление?

— Эх, — сказал я беззлобно, — как же хочется послать вас на хрен, ваше высочество, но язык не поворачивается послать такую красивую женщину, а вы красивая, вынужден признаться, хоть и не хочется. Даже очень красивая, это я так, через силу. Давайте лучше так, в виду того, что я уже ходил в эти Щели в одиночку и не получил даже царапин… то наш отряд подчиняется мне, как самому опытному. А на выходе я первым всем скажу, что рулили вы, ваше высочество, а я за вами сумочку в зубах носил. Это в интересах суфражизма, ваше высочество!

Она помолчала, на лице сначала появилась ярость, перешла в злость, в простое раздражение, наконец после глубокого размышления мотнула головой.

— Не пойдет.

— Почему? — спросил я. — А, почетный член, простите за вульгарное выражение, член суфражизма, первая женщина, дважды побывавшая в Проходе… снова простите за двусмысленное… да ещё во главе группы?

— Нет, — отрубила она. — Вадбольский, так у вас будет рычаг влияния на меня и всех нас. А такое недопустимо никому и нигде!.. Да и вообще… Это как-то недостойно дворянина, не чувствуете, баронет?

Я буркнул:

— Так это я чувствую, но княжне любые приличия, думаю, до стеариновой свечи. Суфражистка вы или тварь дрожащая? Соглашайтесь… Сами понимаете, мне моя жизнь дороже, чем снисходительное похлопывание по плечу со стороны княжны, да ещё и сложенным веером.

Она с минуту сверлила меня полным негодования взглядом, я смотрел нагло, если ты суфражистка, то начинай жить в мужском мире, чтобы завоевать там и для женщин место.

— Хорошо, —