поглядывал на напряжённое лицо Глорианы. Феминизм, как и всё на свете, придумали мужчины, как и Великую Французскую революцию, с которой всё началось.

Один из её виднейших идеологов де Кондорсе доказывал, что женщины тоже как бы люди, они наделены разумом, могут говорить, как человеки, потому должны иметь почти те же права, что и мужчины. В тысяча семьсот девяностом году опубликовал статью «О даровании женщинам гражданских прав». Он высказался красиво и четко: «Или вообще не существует врожденных человеческих прав, или каждый человек, независимо от пола, религии, расы, имеет одинаковые права».

Вряд ли Глориана, это читала, да и о Кондорсе, похоже, не слышала, но то ли сама додумалась до равноправия, то ли кто-то из старших подруг заронил такое зернышко, но боец она на этом фронте упорный и отважный.

Автомобиль уже вырулил за пригород и мчался в сторону леса, а потом деревья помчались по обе стороны, а впереди показалась верхушка крохотного форта на два-три человека.

Иоланта наконец обронила мрачно:

— Не обижайте Глориану, ладно?

— А что, её возможно обидеть?

— Женщину всегда легко обидеть, — ответила она наставительно, — а у вас, баронет, это получается особенно легко.

Возле форта два шикарных авто, а женских фигур три, явно Сюзанна и Анна прибыли на одном, подруги. Хотя для меня всё ещё не Сюзанна и Анна, а графиня Сюзанна Дроссельмейер и графиня Анна Павлова.

Мы выбрались из автомобиля, Иоланта поздоровалась весело, я почтительно поклонился, скрывая улыбку. Все четверо навешали на себя столько защитных амулетов, что никакая добыча и близко не покроет их стоимость. Но для аристократок не это важно, суфражистки стараются показать мужчинам, что они им не уступают. А артефакты… Как будто мужчины не обвешиваются ими с ног до головы!

У меня всё наоборот, на этот раз рубашку и джинсы с кроссовками оставил дома. В группе кто-то да заметит, что с моей одеждой что-то не так, не рвется, да и всегда идеально чистая, так не бывает, потому я сейчас «как все люди», всё равно с группой высокородных женщин в опасные места заходить не стану.

Глориана бросила на меня взгляд, полный ледяного презрения, сказала таким голосом, словно он прозвучал с поверхности тёмной звезды, где температура минут двести семьдесят три:

— Готовы? Пойдемте, надо спешить.

Девушки приотстали вроде бы нечаянно, мы с Глорианой оказались рядом, я поинтересовался на ходу:

— Ваше высочество, хочу поинтересоваться со всей почтительностью, вы презираете меня как нищего баронета или как просто вашего угнетателя ввиду нашей доминантности?

Она брезгливо дернулась, я видел в ней желание уйти от вопроса, но это выказать слабость и даже отступление, ответила так же холодно и на ходу, не поворачивая ко мне голову:

— Я никого не презираю за бедность или незнатность. Но презираю за отсутствие манер.

— Ага, — сказал я глубокомысленно, — просто хотел узнать, до каких границ простирается ваш суфражизм. Ну, чтоб не переступить черту.

Она смерила меня ледяным взглядом.

— У суфражизма нет границ!

— Ага, — сказал я снова и с удовольствием отметил, как её передергивает от «ага», ещё больше, чем Горчакова. — Но с победой суфражизма придется больше общаться с самцами… простите, мужским полом, что уже перестанут быть угнетателями, и вы как бы на равных. А это значит, уважать их тоже нужно на равных.

Её брови приподнялись.

— Уважать? Об этом говорить рано, пока не добьемся наших великих целей!

— Надеюсь, — уточнил я, — в конечную цель суфражизма не входит полное истребление мужчин? В любом движении есть правые и левые. Левые активнее всегда.

Она приподняла надменно нос, это позволило проигнорировать трудный вопрос.

У форта отметились у дежурного солдата, и всей группой прошли в сторону Щели Дьявола.

Я хмыкнул, вряд ли стоит мне когда-либо заморачиваться этой процедурой удостоверения личности. Под стелсом легко пройти даже в двух шагах, нужно только не топать и не шуршать, а вообще можно и без стелса зайти с другой стороны, как я уже делал.

Полупрозрачный купол вырастал с каждым шагом, наконец Глориана остановилась, повернулась к нам, высокомерная и властная.

— Заходим по моей команде, — сказала она повелительно. — Защиту активировать, оружие наготове, но не двигаться, пока зрение не приспособится…

Я быстро прервал:

— Ваше высочество, мы не договаривались, что будете командовать, совершенно не интересуясь мнением команды.

Она округлила глаза.

— Как это?

— За первый рейд, — напомнил я с великим терпением, разговаривать с женщиной надо отчётливо, внятно и лучше на пальцах, — вы, ваше высочество, получили всё, что хотели. Светский раут, восторги, почетный член суфражизма… и что-то ещё. Мы в расчете, вы это приняли.

Она возразила с особенным апломбом:

— Но у нас тогда всё так хорошо получилось!

Я сдвинул плечами.

— Даже не разочарованы? А по мне так ничего и не было. Подумаешь, трех простых ящериц убили! Ну, ладно, упитанных Неинтересно. Вы же хотели пройти дальше и глыбже? А в неизвестном самецы ориентируются лучше и быстрее. Это наша самцовая фича. Ну, особенность, говоря по-сибирски.

Она нахмурилась.

— Это оскорбление?

— Эх, — сказал я беззлобно, — как же хочется послать вас на хрен, ваше высочество, но язык не поворачивается послать такую красивую женщину, а вы красивая, вынужден признаться, хоть и не хочется. Даже очень красивая, это я так, через силу. Давайте лучше так, в виду того, что я уже ходил в эти Щели в одиночку и не получил даже царапин… то наш отряд подчиняется мне, как самому опытному. А на выходе я первым всем скажу, что рулили вы, ваше высочество, а я за вами сумочку в зубах носил. Это в интересах суфражизма, ваше высочество!

Она помолчала, на лице сначала появилась ярость, перешла в злость, в простое раздражение, наконец после глубокого размышления мотнула головой.

— Не пойдет.

— Почему? — спросил я. — А, почетный член, простите за вульгарное выражение, член суфражизма, первая женщина, дважды побывавшая в Проходе… снова простите за двусмысленное… да ещё во главе группы?

— Нет, — отрубила она. — Вадбольский, так у вас будет рычаг влияния на меня и всех нас. А такое недопустимо никому и нигде!.. Да и вообще… Это как-то недостойно дворянина, не чувствуете, баронет?

Я буркнул:

— Так это я чувствую, но княжне любые приличия, думаю, до стеариновой свечи. Суфражистка вы или тварь дрожащая? Соглашайтесь… Сами понимаете, мне моя жизнь дороже, чем снисходительное похлопывание по плечу со стороны княжны, да ещё и сложенным веером.

Она с минуту сверлила меня полным негодования взглядом, я смотрел нагло, если ты суфражистка, то начинай жить в мужском мире, чтобы завоевать там и для женщин место.

— Хорошо, —