Сейчас перед ним стояла предельно простая с учетом прошлого опыта задача: сохранять бдительность, пока певица выступает, и убедиться, что она в безопасности. Если будет обнаружен злоумышленник, создать условия, чтобы он себя выдал, обезвредить, не подвергнув риску Авирону. Если станет жарко, позвать охрану и вызвать спецназ.

Грин медленно обследовал подсобки, избегая столкновений с сотрудниками, которые двигались поразительно четко и тихо. Добравшись до помещений, где располагались артисты, Грин снова замер, прислушиваясь и присматриваясь к пространству вокруг себя. Ничего подозрительного. Со сцены доносились отголоски песен. Звук рассеивался, но даже так голос певицы казался удивительным. Аксель в какой-то момент даже пожалел, что выбрал себе именно такую роль: ждать в закулисье. Он хотел бы послушать выступление. Но важнее было защитить эту женщину, иначе она больше никому и никогда не споет.

Даже если они ошибаются.

В подобных вопросах Аксель предпочитал бы ошибиться. Он боялся, что сегодня потратит время зря, что поставит себя в глупую ситуацию перед Авироной, что ему придется извиняться. Не в первый раз убийца начинал играть в шашки с полицией, надеясь обманом прыгнуть сразу в «дамки». Но в этой игре было что-то странное. Начиная с убийства Ребекки Грант — служителя закона — заканчивая этой красной лентой и прямым указанием на известную в узких кругах певицу. Да, у Авироны не было больших концертов, она держалась камерно и тихо. Но рассчитывать на то, что полиция не придет, — глупо.

Оглядевшись, Аксель понял, что его напрягает. Если верить слухам про эту артистку, она тщательно оберегает свое инкогнито. Только вот когда Аксель добрался до гримерки, у дверей не оказалось охраны. Странно.

Детектив достал телефон, убедился, что у аппарата выключен звук, и набрал короткое сообщение Марку. Тот ответил сразу — сетка между залом и певицей и два амбала у сцены.

Почему нет охраны здесь? Глупо ставить людей в зале и не размещать их в подсобных помещениях. Там — защита от поклонников, фанатиков. Здесь — от сотрудников и случайных людей. Здесь не менее опасно.

Можно ворваться в гримерку и осмотреть ее, но если потенциальный убийца внутри, детектив не сможет поймать его с поличным. Аксель медленно набрал в грудь воздуха, цепким взглядом изучая пространство. Сотрудники сюда практически не заходили. Они бегали от бара к подсобным помещениям, но не совались в этот закуток. Интересно, здесь есть еще один выход? Скорее всего, да. Напротив гримерки обнаружилась небольшая гардеробная. В ней было душно, но Аксель проскользнул во тьму, оставив дверь приоткрытой, чтобы не пропустить возвращение Авироны. Он сел на коробку, забитую тканями и перьями, достаточно плотную, чтобы не промяться под его весом, и принялся ждать. Телефон не доставал, чтобы не выдать себя свечением, не трогал и пистолета.

Детектив замер, слившись с темнотой, вернувшись к привычному, но за столько лет забытому состоянию, схожему с медитацией. Сердце замедлилось, а время ускорилось. Когда-то он мог сидеть так часами в ожидании цели. В армии он опускался на пол, складывал ноги, опускал руки на колени, выпрямлялся и замирал, одновременно сохраняя концентрацию и отключаясь от мыслей. Он превращался в локатор, который должен почувствовать изменение окружающей среды и среагировать только на то, что имеет значение.

Когда музыка стихла, Аксель не пошевелился. Когда зал взорвался аплодисментами и певицу вызвали на «бис», он не пошевелился и даже не открыл глаз. Зато когда в коридоре послышался шорох, мимо чулана скользнула тень, замявшись на входе, а дверь в гримерку отворилась, он резко вскинул голову и прислушался.

Дверь закрылась.

Аксель вышел из своего укрытия, посчитал про себя от одного до десяти, обратно и снова от одного до десяти, очищая разум от лишних мыслей, навалившихся из-за прерванной медитации, и обратившись в слух. Какая-то возня? Голоса? Черт, тут есть звукоизоляция? Он этого не предусмотрел. Осторожно тронул дверь. Не поддалась. Заперта изнутри? Он не слышал звука замка, который должен был щелкнуть, если бы заперли, — значит, просто тугая дверь. Рискнуть?

Грин замер, медленно и глубоко дыша и сверля холодным взглядом дверь. Положил ладонь на прохладное дерево и снова прислушался к неясной возне.

Певица находилась внутри целых три минуты. За это время может произойти что угодно.

Лучше ошибиться. Лучше ошибиться и выглядеть дураком, чем опоздать. В его жизни были подобные опоздания, повторения он не хотел. Когда Грин медлит, умирают люди. Когда он ошибается, умирают люди.

Резким движением Аксель распахнул дверь и мгновенно принял боевую стойку, взяв на мушку того, кого здесь вообще быть не должно. Тело отреагировало рефлекторно, так, будто не было перерыва после службы. Последний год, проведенный с инструкторами спецназа и в тренажерном зале, вернул Грина в первоклассную форму, возможно, улучшив ее от прошлого пика.

Черное дуло его пистолета указывало в спину мужчины. Тот стоял спиной ко входу с шприцем (кажется, пустым) в левой руке. Все выглядело так, будто, услышав звук открывающейся двери, он сделал шаг от дивана.

— Руки, — тихо приказал Грин.

Краем глаза детектив заметил тело охранника, которого затащили внутрь и связали стяжками. Певица лежала на маленьком диване. Аксель видел ее руку, упавшую на пол, массу черных волос, но не видел лица: мужчина закрывал обзор.

Похититель стремительно развернулся, попытался воткнуть шприц детективу в шею, но тот выбросил руку вперед и ударил похитителя по кисти, четко зная, куда и как бить, чтобы из-за боли пальцы разжались, и шприц откатился в сторону. При этом пистолет даже не пошевелился, продолжая указывать в лицо, закрытое дурацкой тканевой маской. Похититель встряхнул ушибленной рукой, второй потянулся к поясу, но снова потерпел неудачу. Аксель не позволил мужчине перехватить инициативу, коротким и мощным ударом в нос заставил согнуться пополам и рухнуть на пол. Костяшки обожгло. Похититель замер. на ковре медленно растекалось кровавое пятно: Грин сломал ему нос.

Детектив подошел. Тронул носком ботинка — недвижим. Достал наручники, сковал руки, подальше отпихнул упавший на ковер шприц и только тогда, убедившись, что в комнате больше никого нет и можно отвлечься, посмотрел на певицу.

И остолбенел. Красная шелковая лента, которая сияла со всех афиш, сползла с