акционерными обществами, что означало, что инвесторы постоянно получают информацию о том, как именно банки зарабатывают деньги. Но из-за уникальности их бизнес-модели, а также из-за сохраняющегося образа Эдмона и его семьи как скрытных ливанско-бразильско-швейцарских банкиров, HSBC пришлось терпеливо объяснять их стоимость. Republic со своими сравнительно небольшими подразделениями по работе с ценными бумагами и инвестиционными банками оставался аутсайдером среди финансовых супермаркетов на Уолл-стрит. Но у нее был огромный розничный банк и ряд высокодоходных нишевых бизнесов, в которых Эдмонд давно преуспел: драгоценные металлы, золото, валюта, банкноты, факторинг, частное банковское обслуживание. Поначалу HSBC предлагал цену за акцию в районе 60 долларов. Но Эдмонд был непреклонен, чтобы его команда добивалась более существенной премии. В итоге он остановился на цене в 72 доллара за акцию, что позволило бы оценить оба банка более чем в 10 миллиардов долларов. Все участники процесса понимали, что число семьдесят два, четырежды восемнадцать (числовое значение ивритского слова "хай", или "жизнь"), имело для Эдмонда особое значение. В конце концов HSBC, увидевший возможность удвоить свой частный банковский бизнес и расширить свое присутствие на оживленном нью-йоркском рынке, одновременно укрепив свой и без того большой баланс, согласился.

Как только сделка была заключена в конце апреля, Бонд, находившийся на встрече Азиатского банка развития в Маниле, поспешил в Нью-Йорк, прямо с борта "Конкорда" отправившись в квартиру Эдмонда. Там, впервые встретившись, они пожали друг другу руки в знак согласия на сделку. Обычно Эдмонд любил объявлять о сделках во вторник или восемнадцатого числа месяца. Но ждать благоприятного времени было некогда. В понедельник, 10 мая, сделка была представлена рынку и сотрудникам как свершившийся факт. Сделка состояла из двух компонентов. Во-первых, HSBC покупал каждую акцию Republic за 72 доллара наличными, что давало ему контроль над примерно половиной Safra Republic. В то же время HSBC выставляет тендерное предложение на покупку всех акций Safra Republic, не принадлежащих Republic, по той же цене. Saban, инвестиционная компания Эдмона, объявила, что проголосует за 29-процентный пакет акций Republic и примет тендерное предложение в отношении своего 20,8-процентного пакета акций Safra Republic Holdings. Ожидалось, что сделка будет завершена в четвертом квартале 1999 года.

Эта знаковая сделка стала самой большой суммой, когда-либо заплаченной за банк в США, а также самой крупной покупкой американского банка иностранным государством. В обычной ситуации новость об очередном лихом торговом перевороте Эдмонда вызвала бы международный поток мабруков, мазл тов и сердечных поздравлений. Но в офисах в Женеве, Лондоне, Нью-Йорке и других городах проявляли определенную сдержанность. Отчасти это было связано с личными опасениями. Газета New York Times отметила: "Сделка, скорее всего, приведет к увольнениям в нью-йоркских подразделениях Republic, чтобы устранить дублирование с HSBC Bank USA". Несмотря на то, что компания была публичной на протяжении десятилетий, а слияния были довольно частым явлением в банковском мире, Republic всегда была поглотителем. Несмотря на проблемы со здоровьем Эдмонда и осознание того, что Джозеф Сафра не займет его место, мало кто в Republic задумывался о столь радикальных переменах. "Когда стало известно, что он согласился продать банк HSBC, наступила ошеломленная тишина", - отметил руководитель Republic Тревор Робинсон.

Эдмон тоже испытывал двойственные чувства. Сделка была признанием не только того, что он приобрел за эти годы, но и того, что он терял. Когда Джозеф позвонил, чтобы поздравить его: "Я слышал, что вы продаете банк, и хотел пожелать вам удачи", - это подчеркнуло напряженность семейных уз. Хотя многие из его ближайшего окружения поспешили поздравить его, они также сопереживали его боли, которую он испытывал.

"Да, - сказал Эдмонд, - это все равно что продать своего ребенка. Это очень тяжело. Это очень тяжелое решение". Вскоре после объявления Анита Смага, одна из самых близких подруг Эдмонда и Лили, приехала из Женевы в Нью-Йорк, чтобы навестить его. Когда они обнялись и она поздравила его с выдающимся достижением, он был хмур: "Видите? Я продал своих детей".

В письме к сотрудникам, опубликованном в день продажи, Эдмонд дал понять, что пошел на этот шаг неохотно. "Я никогда не смог бы даже подумать об этом, если бы не тот факт, что мое здоровье просто не позволит мне участвовать в работе банков единственным известным мне способом - глубоко и всесторонне, с вниманием к ежедневным деталям", - написал он. А у тех, кто помнит об инциденте с American Express, продажа, несомненно, вызвала бы еще большее беспокойство. Но Эдмонд заверил сотрудников, что HSBC разделяет ценности Republic и что Джон Бонд - человек чести.

Это объявление привело в движение два процесса, которые занимали Эдмона до конца года: подготовка к слиянию, которое должно было состояться в октябре 1999 года, и составление плана следующей кампании. Летом, как обычно, он и Лили вернулись в Леопольду. Возможно, уже в который раз руководители со всей империи Сафра съезжались в это великолепное поместье, расположенное на холмах над Вильфранш-сюр-Мер. Хотя Эдмон не планировал играть официальную роль в компании после слияния, он понимал, что ему предстоит сыграть жизненно важную роль в оставшиеся месяцы независимости его банков. Конечно, HSBC платил за финансовые активы Republic. Но без стоящих за ними человеческих ресурсов, особенно тех, кто работал в частном банковском секторе, они не стоили так много. Все лето частные банкиры Republic сидели с Эдмондом под кипарисами и обсуждали свое будущее. Приехал и Джон Бонд, и он нашел человека, который никак не хотел уходить на пенсию. Эдмонд постоянно разговаривал по телефону с людьми, работающими на рынках: "Что происходит с золотом? Что происходит на Нью-Йоркской бирже?"

Поддерживать эти усилия было непросто, поскольку болезнь Паркинсона продолжала влиять на его способность работать в том темпе, который он поддерживал раньше. Учитывая возросшие трудности с плавной речью, Эдмонд часто казался замкнутым и тихим. Но его ум был постоянно занят, и, когда разговор заходил на нужный аккорд, он становился энергичным. Аукционист Christie's Франсуа Куриэль вспоминает, как 31 июля 1999 года они были в гостях у Эдмона и наслаждались тихим ужином, когда увидели в бухте яхту. "Смотрите, Phocea, яхта Муны Аюб", - сказал Эдмон. Это вызвало двадцатиминутный разговор о команде, управлении яхтами, сложностях владения по сравнению с арендой. Когда в августе в гости приехал друг Тед Серур, его предупредили, что Эдмонд устал и ему придется провести у него совсем немного времени. "Но когда он начал говорить о прошлом, его словно озарило", - говорит Серур. Двоюродный брат Эдмона Жозеф Сафра, живший неподалеку, приехал отметить день рождения Эдмона в августе.