Шрифт:
Закладка:
Идея эта являлась в целом неплохой, но вопрос об убийстве в пустующих помещениях 1-го этажа обсуждался в самом начале расследования и был отвергнут по целому ряду соображений. Например, в силу того, что люк, закрывавший лестницу в подвал, не открывался долгое время, о чём свидетельствовала нетронутая паутина. Кроме того, в пыльных помещениях не было найдено никаких следов, указывавших на их недавнее посещение или борьбу там. Проход в арендные помещения преграждался массивными дверями с исправным замком, который утром 27 апреля полицейские нашли запертым. Да и сама версия о переноске трупа неким посторонним человеком выглядела недостоверно — для чего постороннему человеку беспокоиться о сокрытии тела убитой девочки? Он вышел из здания и забыл думал о трупе… То, что тело пряталось в подвал однозначно указывало на причастность к преступлению кого-то из работников фабрики.
Тогда защита решила зайти с другой стороны и доказать, что Мэри Фэйхан приехала на карандашную фабрику не сразу после полудня, а несколько позже — через четверть часа или даже более. Тем самым время убийства отодвигалось к 12:30 и более позднему времени, что лишало доводы обвинения доказательной силы. И тут очень к месту оказалась давняя история, связанная с журналистом Пленни Майнором (Plennie Minor), который 27 апреля приходил в дом Эппсов и разговаривал как с самим Джонни, так и его старшей сестрой. Тогда же Майнор опубликовал небольшую статью, в которой сообщил о том, что брат и сестра Эппсы видели Мэри Фэйхан живой в четверг 24 апреля, то есть за 48 часов до убийства. Уже после публикации этой статьи Джонни Эппс рассказал полицейским о совместной с Мэри поездке в трамвае в день убийства девочки. Детективы поверили подростку и проигнорировали очевидное противоречие тому, что Джонни ранее сообщил журналисту Майнору.
И вот теперь защита Лео Франка [спустя более 3-х месяцев!] решила на данном противоречии сыграть. Защита потребовала провести повторный допрос Джона Эппса, основывая это тем, что показания подростка в суде вступили в явное противоречие с рассказом журналисту. Судья Роан посчитал необходимым разобраться в возникшем противоречии и поручил помощнику шерифа обеспечить явку Эппса в суд.
Помощник шерифа отправился по месту проживания подростка и выяснил, что мальчик сейчас отсутствует, но родители Джонни заверили его, что направят сына в суд немедленно, как только тот появится. 8 августа Эппс в суде так и не появился, но сие означало лишь то, что он появится на следующий день. Момент этот казался сугубо техническим, понятно было всем, что избегать явки в суд глупо, а потому все странности разъяснятся естественным образом на следующий день.
Но всё резко переменилось утром 9 августа, когда выяснилось, что Джонни Эппс в суде не появился! Защита пришла в страшное возбуждение, ведь родители Джонни рисковали штрафом и вряд ли по собственному почину не отправили сына в суд! Означало ли это то, что на них оказала давление окружная прокуратура, испугавшаяся возможного разоблачения лжи Эппса? Скандал возник моментально, Лютер Россер настаивал на необходимости появления Эппса в суде и невозможности продолжать процесс без прояснения важнейшего вопроса о времени «истинного» приезда Мэри Фэйхан к зданию карандашной фабрики.
Судья приказал доставить подростка в суд, и дабы не задерживать заседание, провести тем временем допрос Холловэя. Роль последнего в этом деле была на первый взгляд совершенно незначительна — напомним, он считался «дневным» сторожем и лифтёром. В субботу 26 апреля Хооловэй работал до 11:30 и видел тех, кто приходил до этого времени, после чего ушёл и на этом его участие в тех событиях закончилось. Но существовала одна деталь, придававшая показаниям этого свидетеля немалую ценность в глазах обвинения. Дело заключалось в том, что Холловэй в своих показаниях сообщил о том, что уходя, он заблокировал лифт. А это означало, что Конли, не умевший работать с лифтом, не мог воспользоваться им для перемещения тела Мэри Фэйхан в одиночку — лифт мог запустить только Лео Франк, который, кстати, ещё до ареста признал, что знает, где и как надлежит включать лифт и как вообще им пользоваться.
Использование лифта для перемещения трупа убитой девочки в рамках официальной версии преступления крепко «привязывало» Лео Франка к убийству, а вот подозрения от Конли, напротив, отводило. Именно для того, чтобы нивелировать эту привязку к лифту, защита Франка и выдвинула предположение о возможном сбросе трупа девочки из окна и последующем его внесении в подвал через заднюю дверь.
Никто не ожидал от показаний Холловэя каких-либо сенсаций, но как это часто бывает, именно то, что кажется всем понятным и очевидным, в итоге становится самым большим сюрпризом. Холловэй, усевшись в кресло свидетеля, дал показания, радикально отличавшиеся от тех, что были приобщены прокуратурой к следственному делу. Холловэй заявил, что не блокировал лифт перед уходом с работы 26 апреля и объяснил, почему так получилось. По его словам, к нему обратились за помощью рабочие, ремонтировавшие станок на 4-м этаже, и он поднялся к ним наверх. Занеся в кабину лифта коробки, он оставил лифт на этаже, дабы в дальнейшем рабочие имели возможность самостоятельно внести оставшийся груз [доски и инструмент] и вместе с ним спустить кабину лифта вниз.
Новая версия свидетельских показаний означала, что после ухода Холловэя лифтом в одиночку мог воспользоваться любой — в том числе и Джим Конли!
Это изменение в показаниях Холловэя оказалось для солиситора Дорси полнейшей неожиданностью, если угодно — ударом ниже пояса. Главный обвинитель оказался до такой степени раздражён произошедшим, что потребовал от помощника принести запись показаний Холловэя, данных в конце апреля, и зачитал их вслух. Свидетель довольно флегматично воспринял гнев обвинителя и лишь лаконично повторил, что теперь-то он вспоминает гораздо точнее, как развивались события на самом деле. Когда Дорси стал «нажимать» на лифтёра и напомнил тому его слова о запирании решётки лифта ключом, Холловэй решительно возразил, заявив, что о ключах во время допроса он вообще ничего не говорил! На вопрос, почему же он ранее подписал показания, явно противоречащие его нынешним словам, Холловэй всё также флегматично ответил, что подписал то, что ему дал чиновник.
Дорси несколько раз подступал к Холловэю, рассчитывая добиться от него признания в том, что изменение его показаний обусловлено воздействием неких посторонних лиц [читай, подкупом!], но
