— Если ты думаешь, что я веселюсь здесь, в посмертии, подглядывая за живыми разумными через плечо, то ошибаешься, — сказал Энакин.

— Хочешь сказать, что не делаешь этого?

— Делаю, — со вздохом признался Энакин. — Но не ради праздного любопытства. Это мое призвание…

— Это называется «вуайеризм», — отрезала Асока, вздрогнув. Можно, конечно, надеяться на то, что она не была объектом наблюдения, но… С ней не было рядом йсаламири. — Скажи мне, что ты умер не для того, чтобы подглядывать за мной в душе. Прошу, скажи…

На губах Энакина возникла улыбка.

Совсем как тогда, когда она, будучи падаваном, делала что-то, что приходилось ему по душе. На мгновение, перед ней появился все тот же непоседливый, своевольный, без чувства самосохранения, но стремящийся защитить все, что ему дорого, Энакин Скайуокер…

Но лишь на мгновение.

В голове словно прогрохотал раскат грома, а изображение Энакина сменилось устрашающей фигурой Дарта Вейдера. На пару мгновений, конечно. И Асока, моргнув, увидела перед собой лишь Призрак мертвого учителя.

Но в глубине души словно проснулся животный страх. Который она усилием воли старалась затолкать поглубже в темные уголки сознания.

Вот только не получалось это сразу… Дарт Вейдер — вот ее страх, боль, мука, которую она не в состоянии преодолеть.

— Перед тем, как отрубить мне ноги, руку и оставить умирать на Мустафаре, Оби-Ван сказал, что он плохой учитель, — произнес Энакин. — Плохой учитель не в состоянии воспитать хорошего ученика.

— Или же ученики бывают слишком глупы, самонадеянны и уперты, чтобы не слушать своих учителей, — возразила Асока.

— Теперь, когда ты сама обучаешь, ты понимаешь меня, — сказал Скайуокер, принявшись медленно расхаживать вокруг девушки. Тано следила за ним, не отрывая взгляда. — Но, ты ведь не просто так пыталась выманить меня, чтобы поболтать по старой дружбе, не так ли? Надеюсь, что нет, иначе ты просто напрасно потратила столько сил, чтобы под угрозой смерти Люка повстречаться со мной.

— В отличие от других Призраков Силы, о которых я читала, ты не слишком стремишься встречаться с дорогими тебе разумными, — с укором произнесла Асока.

— В отличие от других Призраков Силы, я не просто существую, а занят серьезным делом, — тем же тоном произнес бывший учитель.

— Подглядыванием? — хмыкнула Тано.

— Нет, — на этот раз Энакин был сама серьезность. — Ты ведь помнишь Отца, Дочь и Сына, не так ли?

Асока вздрогнула.

Все это время, после изгнания из Ордена, она порой просыпалась в холодном поту от снов о прибывании на Мортисе — древней крепости существ, известных как Отец, Сын и Дочь. Каждый из них являлся последним представителем крайне древней расы, известной как целестийцы. Их возможности в Силе были настолько огромны, что не поддавались объяснению.

Сын являл собой сосредоточие абсолютной Темной Стороны, стремился к тому, чтобы вырваться в галактику ради того, чтобы подчинить ее себе.

Дочь, его полная противоположность, олицетворяла Светлую Сторону, спокойствие и мир.

Отец же поддерживал равновесие между своими детьми.

Встреча с этими существами произошла по причине того, что Энакина, как Избранного, Отец хотел поставить на своё место. Скайуокер прошел испытание, но стремительно развившиеся после этого события, привели к последовательной гибели всей Семьи.

А, вот, Энакин…

— Нет, — прошептала Асока. — Не говори мне, что…

— Я поддерживаю равновесие Силы, — сказал Избранный. На его лице царила печаль, а сам он сгорбился, как будто на его плечи взвалили неподъемный груз. — Это то, что от меня хотели джедаи, этого хотел Отец. Я как-то слышал, что пророчество об Избранном могли неверно истолковать. И до тех самых пор, как моя одежда и плоть не загорелись на Мустафаре, я думал, что предсказание об Избранном заключалось в том, что Равновесие моими руками должно было оставить в галактике лишь двух мастеров джедаев и двух сильнейших ситов… Наверное, сильнее я ошибся только тогда, когда поверил Палпатину, пообещавшему спасти Падме. Я напал на магистра Винду, лишил его руки, думая, что Император мне поможет. В тот момент, когда он после своих сладких речей сказал, что не знает секрета спасения от смерти, что мы должны будем разгадать эту загадку вместе… Тогда у меня был шанс атаковать его и не допустить воцарения Палпатина. Но эмоции залили мой взор. Он и раньше не был ясен, но тогда… Все, что я хотел — спасти Падме. А, в итоге, оказалось, что я и стал причиной ее смерти.

— Я читала отчеты с астероида, где она родила детей, — призналась Асока. — Дроиды запротоколировали, что Падме… просто не хотела жить.

На лице Энакина возникла гримаса застарелой боли.

Сквозь силу, он натянул ухмылку, которой никого здесь он не мог обмануть. По крайней мере — не ее.

— Ты веришь в то, что разумный может умереть просто так, утратив волю к жизни? — его голос звенел болью. Казалось, что в призрачных глазах появились слезы… Но Призраки не плачут.

Зато, уже ясно, что они страдают.

— Если не это, то, что…

— Я, — сквозь молодой голос Энакина прорвались нотки искусственного хриплого баса Дарта Вейдера. — Единственный раз, когда Император не солгал мне — был тогда, когда его машины сделали из меня… машину.

— Я не понимаю…

— Император сказал, что я убил Падме, — пояснил Энакин, отвернувшись. — Я не поверил в это… А, потом… Я проматывал эти события в своей голове все следующие годы… Лишь мысль о ней, о моей любви к ней, помогла мне пережить Мустафар, перелет до Корусанта, киборгизацию… Каждую секунду я думал о ней, я тянулся к ней, я не мог ни почувствовать ее запаха, не мог к ней прикоснуться, но хотел этого… И, я фактически чувствовал то, что хотел. Я чувствовал ее. Полную жизни, полную энергии, полную Силы… Которая была нужна мне…

Асока, вскрикнув, инстинктивно отступила назад, прикрыв руками рот.

— Учитель, — вздрогнула она. — Нет, скажи мне, что это не правда!

Энакин бросил на нее взгляд.

Если призраки и умеют плакать, то блестящие искорки в уголках глаз покойного джедая, были именно слезинками и ничем иным.

— Я был бы рад солгать, Асока, — голос Энакина сломался. — Но не могу… Падме умерла, потому что я вытянул из нее Силу, чтобы спастись самому.

* * *

Помимо