Шрифт:
Закладка:
Юный Апратус работал со мной долго, в конце чуть снова не упал в обморок, но результат получился более чем сносным. Куда там фотошоперам и гримёрам с моей родины.
Милко встретил меня молча, просто отодвинулся в сторону, пропуская, но мне было не до этого поразительного события, очевидно, связанного с моей преобразившейся внешностью. Дверь в спальню Марта была открыта, а сама спальня — пуста. Меня это не остановило, даже не озадачило, словно какое-то наитие вело вперёд, подталкивало в спину. Иногда казалось, что живущая внутри магия переносит меня через ступеньку-другую. Я поднялась на верхний этаж за считанные мгновения.
По узкой неудобной приставной лестнице забралась на крышу, вылезла через прямоугольный люк, боднув его макушкой и даже не поморщившись от удара.
Ближе к звёздам. Ближе к Марту. Он там.
Интуиция — или постепенно пробуждающаяся, осваивающая тело магия — не подвела. Март был тут, я узнала его тёмный силуэт, лохматую голову — он стоял на самом краю крыши, спиной ко мне. Смотрел вперёд.
Не спит. Ждёт меня? Нервничает? Переживает? Меня не было так долго, а он просил…
Ну, так вот она я, пришла.
Как и мне, ему, наверное, сложно. Как и я, он на краю потери. И кто знает, кому из нас будет тяжелее потерять, я просто уйду, а он, если конец света всё же не случится, останется — со своими воспоминаниями, со своей виной.
Если бы я могла выбирать… я никогда бы не выбрала жизнь с такой незашиваемой, незаживающей прорехой в душе. Всё, что я могу, сделать так, чтобы эта прореха, эта вина, эта боль стала чуточку меньше, а воспоминаний, хороших воспоминаний — чуточку больше.
Беззвучно делаю шаг, сокращая расстояние между нами. Словно иду над пропастью.
И вдруг понимаю, что на крыше Март не один. Тоненькая фигурка, ранее незамеченная, отделяется от высокой кирпичной трубы. Ветер играет с её длинными распущенными волосами. Девушка подходит к Марту, жадно обнимает за плечи, словно осьминог, и целует в губы.
А он… отстраняется, медленно, непозволительно медленно, и голос у него глухой, незнакомый, такой, сосредоточенный, какой я у Марта никогда не слышала. Я у него только для шуточек и насмешек?
— Нашла время. Тебя не смущает то, что перед тобой твой собственный брат?
— Замолчи, — голос женщины тоже глухой, хриплый, и в нём слышится… вожделение. — Позволь мне… пожалуйста. Позволь. Я хочу тебя. Брат или не брат — не имеет значения. Ты же помнишь, как нам было хорошо. Не можешь не помнить. Я каждую ночь вспоминаю. Ты…
Это же Ильяна!
Я отступаю в тень, сливаясь с тьмой, как настоящий призрак, спускаюсь по лестнице вниз, почти не касаясь ступеней. Выхожу во двор, задираю голову к небу.
Звёздный дождь продолжается. Ксамурр вовсю крутится под ногами. Тревожится.
Искажающееся пространство снова подхватывает, утягивает меня прочь, и на этот раз мне действительно, совершенно искренне, нет дела до того, где я окажусь.
Кажется, у себя на родине я слышала фразу: "не имеет смысла возвращаться туда, откуда однажды ушёл".
Какая мудрая мысль.
Это действительно никогда, никогда-никогда не имеет смысла.
Глава 63
— Ау! — зову я в темноту. — Ну, где я на этот раз? Уважаемые желающие побеседовать о фелиносе, просьба выстраиваться в очередь, но предупреждаю, что всех пошлю к хмыре, потому что этот ваш… хмыров фелинос мне… нахмыр не нужен!
Скудный ругательный запас надо обновлять! Хотя… уже не надо. Обойдусь.
Итак, что мы имеем? Агнесса якобы крадёт фелинос, для чего у неё не было никаких причин. Но отрицает это. Однако шансов на то, что ей поверят, ноль целых ноль десятых, потому что воедино были сведены два факта — местонахождение девушке в храме с последующим убийством служительницы и исчезновение реликвии.
Значит, что? Если Агнесса не врала, то либо реликвию украл-таки кто-то другой, служитель "от короны", недобитый напарник лирты Сириш, например, либо…
Я так и села.
А если её вообще никто не крал? Если она всё ещё в храме? Никто не знает, как выглядит фелинос, может это что-то совсем не похожее на драгоценность, и Агнесса прихватила её по незнанию? Или оно становится временно невидимым, или во время драки случайно уронили, или…
…а всё-таки, я сейчас где?
Было темно, зрение адаптировалось к сумраку привычно быстро. Кажется, я лежу на полу. А вокруг возвышаются какие-то неподвижные силуэты с мягкими контурами: то ли камни, то ли какая-то мебель… Скорее всё же мебель — над головой не небо, а потолок, покрытый отчего-то светящимися зеленоватыми трещинами. В одной из стен прорублено окно в форме неправильного пятиугольника.
Я ухватилась за ближайший предмет — тумбу или камень, чтобы попытаться встать, но оказалось, что неопределимая на глаз штуковина покрыта плотной тканью. Не среагировав сразу, я ещё пару мгновений тянула чехол на себя, и ткань внезапно поддалась, заскользила, а мне на голову рухнул какой-то тяжелый округлый предмет.
— Эврика! — передразнила я саму себя, хотя "эврика" кричал Архимед из ванны, а вот стукнутый заветным яблоком по темечку Ньютон, надо полагать, с чувством сказал то самое универсальное английское слово на букву "фа". Поднялась, кряхтя, принялась возвращать ткань на место, и только потом рассмотрела упавший меня камень — ибо это был камень, удивительно гладкий, по-живому тёплый, черный с бордовыми пятнышками… Шум в голове затих, томительное давление на виски ушло, словно я выпила какое-то сильнодействующее тонизирующее и обезболивающее средство. Просто чудо-камушек…
Точно.
Чудо-камушек. Камушек-амулет. Камулет. Этот, как его, мечта студентов, гравстур, который хранится в музее высшей школы. А теперь здесь — временно — хранюсь и я, синий бесчувственный камушек, тоже не без способностей.
Нет, не синий. Еще часа полтора — вполне себе человекообразный по цвету камушек.
Туман внутри окончательно рассеялся, и я вдруг вспомнила всё, что предшествовало перемещению.
Мой бег по ночному городу от дома лирта Апратуса до бывшего сиротского приюта. Пустой дом. Крыша.
Март, стоящий на краю и смотрящий на город. Женская точеная фигура, руки Ильяны, оплетающие моего некроманта за плечи таким мягким, текучим, совершенно неродственным движением. Поцелуй, короткий, но тоже наполненный этой непривычной мне аурой животной недвусмысленной чувственности. И голос Марта, глухой, незнакомый, отрывистые слова, в которых не было ни злости, ни возмущения, ни прямого отказа…
Боже, боже. Какая… гадость. Он точно ненормальный, они все тут ненормальные, не зря на месте приюта когда-то стоял дурдом. Девиц из
