Плохая погода мешала всем – и французам, и русским. Но в планах Беннигсена и мысли не было отсидеться за пеленой снега. И те и другие жаждали боя; и каждый надеялся если не на победу, то однозначно на отстаивание своих стратегических интересов. Погода, в общем-то, была ни при чем.

* * *

Еще до начала сражения французы начали пристреливаться к русскому арьергарду. 7 февраля произошла кровопролитная схватка в Цигельхофе арьергардных частей русской армии князя Багратиона и генерала Барклая-де-Толли с корпусами Мюрата и Сульта. Однако в тот день этим все и закончилось.

С рассветом 8 февраля Беннигсену доложили о перемещении неприятельских войск. Русский главнокомандующий приказал открыть артиллерийский огонь. Французы ответили тем же, двинув в атаку части левого крыла. Маршал Сульт для отвлечения внимания противника от движения корпуса Даву начал активные боевые действия. Но русские без труда отбили атаку и, перейдя в контратаку, бросили на французскую пехоту драгун.

С появлением частей Даву Бонапарт отдал приказ Ожеро и Сент-Илеру ударить по центру войск Беннигсена, стоявших в районе Зерпаллена. Но и здесь все пошло не так. Русские встретили противника плотным картечным огнем из семи десятков орудий. В это время погода окончательно испортилась: повалил снег, началась метель. Картечные выстрелы выбивали в колоннах французов целые просеки. Метель и кровавое месиво обескуражили воинов Великой армии. Воспользовавшись замешательством французов, из снежной мглы со штыками и саблями вылетели, начав очередную контратаку, рассерженные русские. Пушки смолкли. Сквозь завывания снежного вихря теперь слышались крики, стоны, звон стали… То был звук рукопашного боя.

Солдаты бились отчаянно, никто не хотел оставить поле боя за противником. Некуда было ступить, вспоминали очевидцы, всюду лежали трупы и стонали раненые. Постепенно русские стали теснить неприятеля, который шаг за шагом начал пятиться. А потом и совсем побежал, гонимый бросившимися в атаку гренадерами.

Кавалерия Беннигсена, двинувшись в сторону кладбища, едва не прорвалась к ставке Бонапарта, который с восхищением глядел на атаку русской конницы. В один из моментов боя Наполеон, не удержавшись, произнес:

– Какая отвага!.. Какая отвага!..

Вокруг французского главнокомандующего падали ядра, свистела картечь; рядом стонали раненые адъютанты, мертвые тела покрыли склон холма. Казалось, еще немного – и Великая армия побежит… Но, глядя на своего несгибаемого Императора, французские солдаты, устыдившись минутной слабости, с криками «Vivat l’empereur!» вновь бросились в бой.

Когда русские всадники уже могли разглядеть лицо «Буонапартия», неожиданно навстречу им вылетела французская кавалерийская лава. На поле битвы были пущены эскадроны маршала Мюрата. Разбив центр русской армии пополам, кавалеристы Мюрата столкнулась с русской конницей. Началась кровавая сеча! И вновь – звон стали, конское ржание, крики о помощи и команды командиров эскадронов… Человеческие страдания вперемежку с безжалостной бойней. Морозный воздух наполнился терпким запахом крови…

Силы оказались равны, кавалерийское побоище закончилось… ничем. Потери с обеих сторон были огромны. Истекая кровью, стороны разошлись…

Бонапарт был темнее тучи. Он понимал, что только стремительная атака Мюрата спасла его армию от поражения.

К середине дня усилилась артиллерийская дуэль. В полдень в сражение наконец-то вступил 3-й корпус маршала Даву. Он с ходу атаковал русских у Зерпаллена, но без существенного успеха: противник отчаянно сопротивлялся. Тем не менее французы напирали. К корпусу Даву примкнула дивизия Сент-Илера; на подходе были еще две драгунские дивизии. Под мощными ударами неприятеля левый фланг Беннигсена был вынужден откатиться, покинув укрепленные позиции.

Но и в этот критический момент Фортуна не оставила русских. На помощь истекающим кровью батальонам к Ауклаппену, где разгорелся ожесточенный бой, с правого крыла подошли три конно-артиллерийские роты (36 орудий) под командованием подполковника Ермолова[118]. Развернув орудия, Ермолов направил огонь своих пушек сначала на французскую пехоту, а потом стал громить и вражеские пушки. Пойдя в атаку, русские вновь овладели стратегически важным Ауклаппеном.

«Неприятель сделал несколько бесполезных атак на центр наш… Нападение на левый фланг было успешнее, – вспоминал Ермолов. – Не остановили его ни благоразумные распоряжения генерала барона Сакена, ни сопротивление неустрашимого генерал-майора графа Остермана-Толстого. Левый фланг отошел назад и составил почти прямой угол с линиею армии».

К вечеру на горизонте показались передовые части корпуса Лестока. Войдя в соприкосновение с французами, пруссаки с ходу пошли в атаку, вследствие чего левому флангу Остермана-Толстого не только удалось устоять, но и отбросить противника практически повсеместно…

Одно из самых кровопролитных сражений века фактически закончилось. Пушечная канонада, продолжавшаяся до самой ночи, уже никому не угрожала – она явилась разве что поминальным салютом по павшим воинам[119].

Из воспоминаний хирурга Великой армии доктора Перси:

«Никогда прежде такое множество трупов не усеивало столь малое пространство. Все было залито кровью. Выпавший и продолжавший падать снег скрывал мало-помалу тела от удрученного взгляда людей. Особенно много трупов было у ельника, за которым сражались русские солдаты. В поле и на дороге валялись тысячи ружей, шапок и кирас. Склон холма, несомненно, служивший неприятелю прикрытием, был усеян сотней окровавленных тел; искалеченные, но еще живые лошади ждали, когда голод повалит их на груды мертвецов. Перейдя через одно поле, мы тут же оказались на другом, также усеянном трупами».

Победителей не было…

* * *

Впервые после победоносного шествия по Европе Наполеона щелкнули по носу. Больно и даже унизительно. Ведь и в Лондоне соглашались, что в сухопутных баталиях равных Бонапарту нет. Оказывается, есть: русские. Те самые, которых он разгромил при Аустерлице; те самые, чей император как полководец показал свою полную бездарность; те самые… Стоп! После Прейсиш-Эйлау Наполеон вдруг осознал, что русские – далеко не «те самые». В них что-то кардинально изменилось. Было очевидно, что московиты, как и французы, не любили проигрывать. Если же отступали, то делали это, лишь подчиняясь приказу.

В этих «чертовых русских» было что-то еще – например, их несгибаемая твердость. «Стоять насмерть!» — этот клич московитов (об этом Бонапарту докладывали его боевые офицеры) сильно смущал французского императора. «Смертников» Наполеон обычно уничтожал. Но на их месте тут же появлялись новые. И так без конца.

– Этим русским не хватает одного – хорошего полководца, – ворчал Бонапарт, наблюдая в подзорную трубу за наступавшими боевыми порядками противника. – Взгляните, Бертье, они бьются насмерть. Какая отвага, какой героизм! Будь у меня побольше таких солдат, моя Империя простиралась бы от Атлантики до Тихого океана…

Уже на следующий день после мясорубки под Прейсиш-Эйлау Наполеон напишет Талейрану: «Надо начать переговоры, чтобы окончить эту войну». Шарль Морис де Талейран полностью поддержал Императора, назвав «битву вничью»