на мостах, предлагают фрукты и битый лед, сливовое вино и сотни сортов квея. Во всяком случае, в обычные ночи. В эту было иначе. Сперва я решила, что после двух дней в дельте меня подводит память. Или – еще не так поздно, как мне думалось. Или – в этой части города живут по другому распорядку. Но пока наша лодка бесшумно скользила по темнеющей воде, Рук тоже стал хмуриться, изучая настилы и мосты.

Эла приподняла голову и сонно оглядела берега:

– Помнится, тут было поживее.

– Что-то не так, – отозвался Рук.

Спешившие по мосткам прохожие через каждые несколько шагов пугливо оглядывались через плечо. Лодки на канале обходили нас по большой дуге. Никто нас не окликнул. Никто не взглянул в нашу сторону. Словно мы обернулись призраками в пустой лодке, занесенной в город течением. Нас не замечали – точно мы все остались мертвецами в дельте.

– Когда мы уходили, город шумел, – напомнила я. – Если опять вспыхнули волнения…

– Комендантский час. Я приказал зеленым рубашкам при первых признаках беспорядков запереть горожан по домам. – Рук коротко выбранился. – Тогда понятно, куда девались легионеры.

– Я думала, ты оставил достаточно людей, чтобы справиться с жителями.

– Да. Но в этом городе до хрена народу. Мне и раньше случалось просчитаться.

Рук, хоть и греб весь день, стал чаще взмахивать веслами. Чуа оглянулась на него, подстроилась, и лодка рванулась вперед, разрезая воду, словно сама спешила домой. Я смотрела на скользящие мимо большие дома: блестевший стеклом храм Интарры, мрачное полуразвалившееся здание таможни при Старой гавани, Водяные ворота, выстроенные Анхо Толстым для защиты сердца города от нападения с моря. Все словно вымерло. Ни фонарей, ни огней в кухнях, ни пения и барабанов – только пустые пивные, пустые бордели, пустые палубы. За свои годы я немало размышляла об убийствах, видела, как жизнь вытекает из десятков тел, но никогда раньше не представляла смерти целого города. В Домбанге той ночью чудилось подобие святости. Он казался обширнее, чем помнился, величественнее, чище. Я поймала себя на желании исследовать темные каналы, оставить Чуа с Коссалом и Элой, снова сесть на весла рядом с Руком, чтобы впервые увидеть город, в котором выросла.

У Рука, понятно, нашлись другие заботы. Когда мы обогнули Первый остров, впереди показалось Кораблекрушение. Большая и нелепая деревянная крепость вырастала над каналом, приземистые башни тянулись в небо, зубцы походили на вгрызавшийся в ночь неровный ряд зубов. Хоть тут все окна были освещены, – казалось, каждый солдат зажег свечу или фонарь, а спать никто не думал. И ряды лодок у причалов освещались фонарями и факелами. На двух десятках часовых блестели кольчуги, играя отраженным светом. У каждого стражника был в руках арбалет.

Рук обернулся ко мне – я держала руль.

– Веди подальше, – бросил он, кивнув на большое судно, которое стояло на якоре посреди течения. – Вон туда. Пока не решим, что делать дальше, предпочитаю не показываться на глаза.

– Думаешь, это не твои люди? – спросил Коссал.

– Пока не знаю, – ответил Рук, – и не хотел бы выяснять, болтаясь посреди реки.

Мы уже подходили к высокому борту двухмачтовой карраки, когда нас заметил один из зеленых рубашек.

– Рыбаки! – крикнул он. – Вы нарушаете комендантский час.

Его товарищи двинулись к причаленным лодкам.

– Комендантский час? – отозвался Рук негромко, только-только чтобы услышали на берегу. – Кто приказал?

– Командор Лан Лак, – ответили зеленые рубашки. – Все суда от заката до восхода должны стоять на приколе.

– Ты, я вижу, нарасхват, – пробормотала Эла. – И за вуо-тонами гоняешься, и в городе приказы отдаешь.

– Я оставил инструкции, – покачал головой Рук, затем приложил ладонь ко рту и выкрикнул: – Хоай! Это я и приказал, драть вас так!

На причале зашевелились. Зеленые рубашки тихо совещались между собой, опускали арбалеты, кивали в скрывающую нас темноту. Солдат по имени Хоай повернулся к другому, пониже ростом, тихо обменялся с ним парой слов и снова обратился к нам:

– Извиняюсь, командор, не узнал голоса. И все же я не могу подпустить вас без пароля. Согласно вашему приказу, сударь.

– Какая восхитительная подозрительность! – заметила Эла.

Рук на нее и не взглянул. Я думала, он выкрикнет условное слово или фразу, а вместо этого он громко пропел первые, самые запоминающиеся такты хорала Антрима. Пел он на октаву ниже, чем говорил, и казалось, каждая нота отдается в корпусе лодки, дрожит на поверхности воды, отзывается у меня в груди, в каком-то полом, словно барабан, органе – не в сердце ли?.. Пел он лишь несколько мгновений, но музыка задержалась в воздухе и в ушах. В последний раз я слышала этот хорал в Сиа, в ночь нашего знакомства. Рук, замолчав, оглянулся на меня, но его лицо скрыла темнота.

– Подходите, командор, – произнес Хоай. – И еще раз прошу извинить.

– Брось извиняться, – сказал Рук. – Не исполни ты моего приказа, я бы велел тебя высечь.

Он кивнул Чуа, та окунула весла в воду, и лодка подо мной шевельнулась, заскользила по стеклянной глади к причалу.

Когда Чуа с Руком затабанили веслами, Хоай поймал носовой конец, а другой стражник дотянулся до кормы. Они не успели привязать лодку, как Рук, легко перепрыгнув полоску воды, выскочил на причал и сразу приступил к расспросам.

– Бунт или подготовленная атака?

– Подготовленная, командор, – ответил Хоай. – Три согласованных удара.

– Результат?

– Две группы подавлены. Третья заперта в бутылочном горлышке к югу от Новой гавани, но насилие вспыхивало по всему городу. Отсюда и комендантский час.

– Потери?

Зеленая рубашка не успел ответить, как стражник позади него ахнул, задохнулся и рухнул, хватаясь за торчащий из груди нож.

Он еще не упал на доски причала, а мои ножи уже покинули ножны, меч Рука тоже. Остальные солдаты, опустившие было оружие, снова спешили взять нас на прицел. Одни припадали на колено, чтобы вернее целиться, другие заходили с боков и преграждали нам пути отступления. Хоай, окаменев, уставился на Элу, которая с невинным видом развела руками.

– Ты что творишь? – накинулся на нее Рук.

Та кивнула на упавшего солдата. Его кровь гладким лаком отражала звезды, блестела множеством иголочек.

– Я решила, лучше его убить, пока он не убил нас, – хладнокровно пояснила Эла.

– Это мои люди! – рыкнул Рук.

Эла, оттопырив губы, озирала зеленых рубашек:

– Не думаю.

Рук приставил меч к ее горлу. Она не только не дрогнула, но, казалось, даже не заметила.

– Хоай, – не сводя глаз с жрицы, приказал Рук. – Взять ее. Взять всех, запереть по камерам.

Молчание зеленой рубашки было широким и темным, как сама ночь. Глаза его показались мне пустыми.

– Он