– Лучше бы ты нашла другое место, – сказал он, мягко опрокинув меня в камыши и нависая сверху. – И другого мужчину.

Я повозилась с его поясом, распустила, скользнула ладонью ему в штаны и нащупала его твердую готовность.

– Другого нет, – сказала я, стягивая штаны и ногами выпутывая его лодыжки, затем подняла руки, чтобы ему удобнее было снять с меня жилет. – Только ты.

Конечно, он, как всякий мужчина (да и женщина) на его месте, услышал не то, что было сказано. Он услышал последнее слово – «ты», а надо было задуматься: «Для чего?»

21

Проснувшись, я увидела свет, восковой пленкой размазанный по восточному небосклону. Голова гудела, побитое крокодилом тело болело в десяти местах. Я сонно перевернулась и обнаружила, что Рук, голый, спит на спине, откинув одну руку на подстилку, а другую, раненую, прижимая к груди, как держат при себе что-то жизненно важное. Некоторое время я следила, как поднимается и опускается широкая грудь, как подергиваются от неведомого сновидения сомкнутые веки. Затем отвернулась, чтобы найти свои ножи.

Я отыскала их в корзине у самой двери, но не помнила, ни как их снимала, ни как туда складывала. По правде сказать, большая часть ночи терялась в тумане. Я помнила, как Рук рисовал на моей коже таинственные знаки, помнила его губы на моих, его пальцы во мне, его язык между бедер, – но все это вспышками, слишком яркими и беспощадно отчетливыми среди долгих темных провалов.

Распрямившись, я размяла онемевшие бедра и снова нагнулась, чтобы пристегнуть к каждому по ножу. С их приятной тяжестью все встало на место. Клинки напомнили, что, как бы мне ни хотелось подставить ищущим ладоням Рука голые ляжки, я здесь не за этим. И ножи у меня не для самозащиты и не для украшения. Они – мои орудия, как я – орудие Ананшаэля. Если я сумею отыскать в темноте своего сердца любовь и вытянуть ее – сильную, блестящую, извивающуюся – на свет, этими самыми ножами я ее и прикончу.

Я снова перевела взгляд на Рука, попробовала представить, как втыкаю нож ему меж ребер, как пробиваю мышцы, добираясь до сердца. Что-то во мне дрогнуло. Я замерла вполоборота к свету из дверей, голая, если не считать клинков на бедрах, и попробовала разобраться, что во мне происходит, изловить то мимолетное чувство, возвратить, удержать, рассмотреть. Много, много времени миновало с тех пор, когда меня волновала смерть, а вот сейчас видение рассекающего плоть ножа и хлещущей крови… вызвало дурноту.

Я стала следить за вздувающейся и опадающей жилкой на шее Рука, потом обвела глазами угловатые очертания его тела.

«И это – любовь? – задумалась я. – Это тошное чувство в желудке – любовь?»

Трудно было в это поверить, но ведь в том-то и беда. На любовь не укажешь пальцем, не назовешь по имени, как деревья, небо, огонь. Пришельцы из тысячи стран, говорящие на тысяче языков, легко, как дышат, назовут тебе тысячи предметов: «Это цветок. Это моя ладонь. Это луна». А на любовь указать нельзя. Нам явлены только слова, поступки, манера держаться. Для большинства людей, для рассеянных по всему свету миллионов, любовь противоположна удару ножом в грудь. Послушать их – Присягнувшие Черепу не способны любить. Эла, конечно, поспорила бы, но мне ли судить, кто из них прав? В чужую голову не заглянешь. Я и в своей-то толком не разбираюсь.

Разозлившись и досадуя на свою злость, я отвернулась от Рука, натянула штаны и жилет, шагнула за дверь и похолодела.

Снаружи ничего не было.

Дельта, конечно, была. Озеро осталось на месте: мутноватая темная вода, взъерошенная ветром и окруженная стеной камыша. В зарослях шныряли ветроклювки. В нескольких шагах от меня покачивались на волне полдюжины чернетей. Под ногами был надежный плот, и никуда не делась хижина, из которой я вышла. Рядом была причалена вторая такая же, и за ней – наша лодка. И все, как я помнила. А Вуо-тон – баржи, челны, десятки плавучих домов, долбленые каноэ – пропал.

На несколько ударов сердца я замерла, тараща глаза. Мое еще затуманенное после вчерашних трудов, выпивки и дыма трубок сознание тщилось связать обрывки воспоминаний с тем, что видели глаза. Пока я глазела, разинув рот, из соседней хижины вышел Коссал, оглядел пустое пространство, поморщился, сплюнул в воду и, не дав мне времени спросить, скрылся в хижине. Он почти сразу вышел снова, вместе с Элой. Жрица сменила промокшую одежду на легкое одеяло – перекинула его через плечо и подпоясала. Вид у нее был не лучше моего – она протерла глаза, наклонилась пару раз, разминая спину, и только потом заметила пропажу. А уж тогда расхохоталась.

– То-то мне показалось, что у квея странный вкус, – воскликнула она.

– Я квея не пил, – покачал головой Коссал.

– Но ты пил воду, – погрозила ему пальцем Эла.

– Опоили… – тупо проговорила я. – Они нас опоили.

– За что лично я им благодарна, – пожала плечами Эла. – После драки с крокодилами и танцев ночь напролет неплохо хорошенько выспаться.

– Куда они подевались?

– Сменили место.

Обернувшись на голос, я увидела стоящую перед третьей хижиной Чуа – одетую, с острогой в руках. Рыбачка разглядывала опустевшее озеро.

– В полночь здесь было сто домов, – сказал Коссал.

– Сто лодок, – поправила она. – Я вам говорила, что вуо-тоны не задерживаются на одном месте.

– Ты знала, где их найти, – напомнила я. – Привела нас прямо сюда.

– Нет, – возразила Чуа. – Я только знала, где искать. Мы миновали несколько пустых стоянок, пока нашли эту, и нашли только потому, что они нам позволили.

– Но ведь они нас приняли! Мы прошли испытание. Они угощали нас как желанных гостей.

– Особенно желанной, – вставила, подмигнув, Эла, – я почувствовала себя в объятиях милой парочки, не упомню уж, как их звали.

– Вуо-тоны не меняют места без нужды, – сказала Чуа. – Только когда селение под угрозой.

– Где же тут угроза? – спросила я, обводя рукой широкое пустое озеро.

За моей спиной зашуршало, и из нашей хижины вышел Рук – без рубашки, здоровая рука сжата в кулак.

– Угроза, – угрюмо буркнул он, – опоздала на хрен.

– Как загадочно! – шевельнула бровью Эла.

Одно-два мгновения я ломала голову над его странным заявлением. А потом все встало на свои места.

– Ты готовил захват, – сказала я, вглядываясь в его лицо.

Он устало кивнул:

– Если они виновны в бойне на барке, это был единственный шанс.

– Хотелось бы прояснить некоторые подробности. – Эла склонила голову к