– Прекрасно! – помолчав, ответил он. – Вы, и только вы его вылечите. Но, как я и говорил, его разум удастся пересадить в другое туловище, тут, уж простите, без вариантов. Нынешнее тело изношено и не может служить ему дальше. Даже я бессилен в решении этого вопроса.

– В чье тело? – жадно уточнил профессор.

– Да не имеет значения! – рассмеялся собеседник, вновь откинувшись на спинку кресла и уйдя таким образом в тень. – Лучше кого помоложе, но это только практический совет. Пересадка возможна в любое живое существо, но знамя партии в виде собачки по примеру академика Павлова, или, извините, великодушно, дельфина не очень понравится ЦК и Совнаркому, верно?

– Верно. Человек… Живой человек, Карл Эрнестович? Но куда денется его… нематериальная часть? Разум?..

– Душа, говорите как есть. Так проще. Душа обладателя тела, к несчастью, бесследно пропадет. Не знаю, куда они деваются. Точнее, крепко подозреваю, но вам этот вариант не придется по нраву.

Профессор шумно дышал. Несмотря на то, что в помещении было прохладно, он раскраснелся и постоянно вытирал лоб платком.

– Не волнуйтесь так, Иван Евгеньевич! Вы человек немолодой, сердце поберегите. Все получится в лучшем виде. Предлагаю не тянуть и назначить процедуру на завтра. Успеете договориться?

– Да! – Профессор подтянул к себе массивный телефон и вызвал станцию. Его собеседник довольно улыбнулся, надеясь, что не обратит на себя сейчас внимания. Так и было: Ивана Евгеньевича уже соединили с Кремлем, поэтому до гримас фальшивого ученого ему не было дела.

– Нужен будет доброволец! – кричал в трубку профессор. – Дело смертельно опасное, но он нам необходим. Да, лучше из военных. С крепким здоровьем! Да–да, с креп–ким, товарищ Рассказов. Передайте это настоятельное требование товарищу Троцкому, вопрос в его ведении. Нет, никакой операции, абсолютно никакой! Психофизиологический сеанс без хирургии. Чистая неврология!

В кремлевском кабинете, наскоро переоборудованном под место проведения эксперимента, было чисто и пусто. Иван Евгеньевич прогнал не только охранников, даже любопытствующих членов ЦК пришлось выставить за дверь. Остался собственно пациент, не производящий впечатления лысоватый человек с бородкой клинышком и искривленным болезнью ртом. Больной полулежал в кресле, прикрыв глаза. Возле него стоял лечащий врач Ферстнер, меряя рукой пульс и шепча цифры. В соседнем кресле тоже почти лежа находился красноармеец, имя которого для целей операции являлось решительно не важным. Боец все время пытался сесть ровнее, но на него предостерегающе шикал профессор.

Карл Эрнестович разместился на жестком венском стуле, обозревая собравшихся.

– Если все готовы, предлагаю начать, – негромко сказал он. Пациент приоткрыл один глаз и внимательно посмотрел на него, к счастью, никак не комментируя процесс.

– Вы, профессор, и вы, господин Ферстнер отойдите к стене. Прошу во время процедуры никак не вмешиваться. Молчите и стойте. Если поняли, кивните!

Оба доктора почти синхронно кивнули и отошли к стене.

Карл Эрнестович вытащил из кармана дико выглядящие в сочетании с френчем, сверкающей бриолином головой и щегольскими усами темные узкие очки, и надел их.

– Товарищ, вы коммунист? – внезапно спросил пациент, открыв оба глаза. Он слегка картавил. – Это важно!

– По убеждениям? Скорее, либерал–демократ. Жириновец, проще говоря. А так – беспартийный, естественно.

– Печально… – проговорил пациент. – Не являлось бы это все каким-тозаговором…

После очков, уже из другого кармана был извлечен цилиндрической формы предмет, напоминавший фонарь. Карл Эрнестович нажал кнопку, и кабинет озарила вспышка, куда ярче привычных магниевых, используемых фотографами.

У всех четверых – и стоящих, и сидящих – стали бессмысленные остановившиеся лица.

– Значит, так… – неторопливо сказал фальшивый ученый Ригер. – Конец миссии. Разум и знания Ильича переселяются в… Как там тебя, боец?

– Степан Порфирий Слепнев.

– Вот-вот, в Степана. Порфирьевича. Он дальше и будет рулить одной шестой суши. На съезде вот скоро выступит как преемник пациента, а там разберется. Сам же пациент откидывает… М–да, извините. Умирает. Примерно через годик. Сам, подталкивать не буду, один черт организм изношен цюрихскими пивняками. Оба доктора забывают напрочь все происходящее с момента нашего знакомства и считают произошедшее экспериментом Ивана Евгеньевича. Осознали?

Светила медицины снова синхронно кивнули.

Карл Эрнестович снова щелкнул вспышкой своего непонятного фонаря и, когда в глазах собравшихся перестали сверкать звезды, его стул был уже пуст.

Стянув с головы очки виртуалки, Макс понял, что дико проголодался. Встал из–за стола, полюбовавшись на крупную надпись MISSION COMPLETED поверх застывших фигурок докторов и пациентов, и пошел на кухню. Колбаски, сыра, масла, нарезать батон. Можно и пивка себе позволить, есть повод.

Миссию прошел просто «на ура», будет, чем похвастаться завтра в сети. Сейчас уже спят все, наверное, не время посты вывешивать в три часа ночи.

Свет включать было лень. Макс наощупь открыл холодильник и понял, что здесь какая-то каверза: вместо стеклянных полок – тронутые ржавчиной металлические решетки. Подслеповатая желтая лампочка освещала наполовину вмерзший в лед кусок сала, три сиротливых яйца сбоку на дверце и завернутый в мятую фольгу сырок. Засунув голову глубже в воняющий затхлым холодильник, Макс разглядел на фольге криво прилепленную бумажку «Сырок плавленый ДРУЖБА. Производство: экспериментальный ордена Бухарина масложиркомбинат им. С.П. Слепнева».

Пиво в пределах видимости отсутствовало.

Макс резко захлопнул холодильник, едва выдернул оттуда голову. Потом на цыпочках подошел к шторам и нерешительно отодвинул одну. На полукруглом здании напротив, освещавшим его окно по ночам неоновой рекламой колы, гамбургеров и корейских авто, теперь горели приглушенным багровым светом редкие буквы надписи «СЛАВА СОВЕТСКОМУ НАРОДУ!». Само здание показалось заметно меньше, чем он привык.

Макс задернул штору и застыл посреди кухни под звук астматического тиканья часов, которых у него никогда и не было.

215

Рюкзак неплохой. Крепкий. И нести удобно. Сперва Михаил предпочел бы рамный, а не эту поделку для студентов, но выбирать не приходилось. А сейчас привык. Да и сколько тех вещей-то с собой, чтобы таскать туристский…

– Дядя Миша, нам долго еще идти? – Светка похожа на грушу в огромной взрослой куртке, обвисшей на узких плечах. Сверху торчит увенчанная зеленой шапкой с помпоном голова. Так наряднее, что ли? Или чтобы шрам, стекающий от макушки через лоб почти до правого глаза, скрыть?

Кто их, девок, разберет.

– По плану восемнадцать километров. Шестнадцать точно прошли, считай сама, – строго отвечает Михаил. Нога перестала болеть и теперь просто опухла, напоминая о себе жжением где-то под кожей, от колена и ниже. – Устала?

Светка вздыхает, высовывает из слишком длинного рукава кончики пальцев и поднимает воротник, почти спрятав лицо.

– Ну да… – жалобно тянет она оттуда, из глубины. – И есть