временам. Потому что теперь, когда рядом оказывался Тео, он чувствовал себя третьим лишним. Даже Флик, его Флик, закадычный друг, с которым их роднило столько воспоминаний, чурался его и ни на шаг не отходил от Тео, как дрессированная собачка, готовая по щелчку пальцев броситься исполнять любой каприз. Но никогда не знавший ни в чем отказа Тео, его рассудительное и осторожное сердце не способны оценить ни преданности друга, ни робкой влюбленности Мии. И эта беспечная расточительность пресыщенного божка, с пренебрежительным равнодушием принимающего бесценные дары, словно это жалкие стекляшки, поднимала в сердце Луки волну обжигающей ярости.

Никогда прежде он не завидовал Тео — ни его детству во дворце сбывшихся желаний, ни бескрайним горизонтам будущности, которые открывались перед ним благодаря удачно сложившимся генам. Но сейчас, в эту самую минуту, он люто, до темной пелены в глазах, завидовал брату. «Лучше бы ты не возвращался. Все было хорошо, пока ты не вернулся». Мысленно произнеся эти страшные слова, обладающее необратимой силой, Лука почувствовал необъяснимое, пугающее облегчение. Словно он долго, до вывернутых от напряжения шейных жил, тащил огромный валун, сгибаясь под тяжестью этой ноши, и наконец бросил его. Отошел в сторону. Сделал шаг, второй. И расправил плечи. «Разве я сторож брату моему?»

— К чему весь этот странный разговор?

— Что ж, я всегда ценила твою прямоту. Это достоинство, которое редко встречается среди правящей элиты, и тем особенно ценное, — улыбнулась Ли Чи. — И будет справедливым платить той же монетой. Я должна вернуть статус супруги правителя Ганзы. И его ближайшей наперсницы. Поэтому предлагаю тебе заключить брачный союз.

— Что? — Лука рассмеялся, но на бледном лице Ли Чи не было и намека на улыбку, и он осекся.

— Но вы же… моя мачеха.

— Брак, разумеется, будет формальностью, как и прошлый. Исключительно деловое соглашение.

— Погодите-погодите, вы что, действительно сейчас говорите все это всерьез?

— Почему нет? Мне кажется, мы вполне неплохо поладили. Брак — это сделка, которая позволит каждому укрепить свое положение. В твоем окружении никогда не будет союзника более близкого по духу и преданного, чем я.

— Одного я никак не могу понять: на кой черт вам сдалась Ганза?

Ли Чи рассмеялась искристым смехом, похожим на серебряные колокольчики.

— Ганза… В моем представлении она была сказочным королевством, похожим на рождественский шар со снежной крупкой, которая медленно кружится в глицерине… В реальности зима осточертела мне уже через месяц. Как оказалось, я не выношу холод. Но даже холод — это ничто в сравнении с варварскими нравами, уродливым языком и кошмарной местной кухней. Впрочем, Ганза далеко от Чжунго, а это уже немало.

— Вы так ненавидите родную страну?

Ли Чи отвернулась к потемневшему окну.

— На Востоке девочек воспринимают иначе. Как прискорбную неизбежность. Слышал поговорку: если у женщины нет таланта — это уже добродетель? Если не повезло родиться мальчиком, участь ждет незавидная. Порой мне казалось, что я онемела, что слова, которые я произношу, звучат только в моем воображении. Потому что никто из окружающих их не слышал. Я привыкла жить с чувством ущербности, неполноценности. Каждый из моих многочисленных братьев с детства знал свое место в клане. И только меня никто не спрашивал, кем я хочу стать. Не приглашали на совет клана. Впрочем, и не гнали, если я сидела в уголке тихо, как мышка — не утруждались заботой о подобных мелочах. Все равно, что гнать кошку, чтобы она не подслушала чужие секреты. Пока мои братья строили блистательную карьеру в бизнесе или политике, на мою долю оставались только благотворительные обеды и светские вечера. И хотя я не раз доказала, что даже в столь ничтожной роли оказываю неоценимое содействие клану, это не изменило ровным счетом ничего. А здесь… Я наконец обрела свободу. И силу.

— Вы — удивительная. Тонкая, умная, образованная. И ослепительная красавица. Да любой в мире полжизни бы отдал за право назвать вас своей женой. Но я не сделаю вас счастливой. Я не люблю вас.

— А кто говорит о любви? Я вовсе не претендую на место в твоем сердце. Если уж связывать себя узами брака, то только так, на холодную голову, без всяких романтических бредней.

— Нет, это все… — покачал головой Лука, но Ли Чи приложила палец к его губам.

— Не торопись с ответом. Обдумай все хорошенько. Вернемся к разговору завтра.

Когда она вышла из кабинета, Лука уронил голову на скрещенные на столе руки и застонал. Как будто мало было размолвки с друзьями! Теперь еще и новая напасть: как увильнуть от брачного союза с Ли Чи и не оскорбить ее отказом. «Если и есть на свете кто-то, кто сможет дать дельный совет, как выпутаться из передряги, то это он», — пробормотал Лука.

Глава 16

Советник Юнг ждалюного правителя Ганзы в каминном зале. За прошедшие месяцы его лицо еще сильнее осунулось, сухая, как пожелтевший пергамент, кожа, ввалившиеся глазницы и сиплое, натужное дыхание вызывали в памяти фильмы о восставших из могил мертвецах, движимых древним проклятьем. Лука поневоле отвел взгляд.

На стенах, обитых дубовыми панелями, висели старые карты Европы, похожей на растянутое лоскутное одеяло, и огромный портрет мессера Манфреда Вагнера в военном кителе с множеством орденов и медалей. В бесстрастном взгляде из-под набрякших век сквозило превосходство, основанное на многолетней привычке к господству единственного мнения — его собственного.

— Легендарный правитель Ганзы. Вот уж кто никогда не допускал ошибок. Я прочел его биографию: там все прилагательные в превосходной степени. Опытный стратег, военачальник, блестящий дипломат, — сказал Лука, чтобы хоть как-то начать разговор и расположить старого советника, который, по-видимому, пребывал не в лучшем расположении духа. Но тот лишь пошамкал провалившимся ртом. — Кажется, все промахи достались на мою долю. Советник Юнг, вы всегда были так добры ко мне. А я оказался полнейшим болваном, наивным и самонадеянным. Я надеялся выстроить жизнь в Ганзе по справедливости. Но всё, за что я ни берусь, оборачивается настоящей катастрофой. Всё рушится, как песочный замок во время прилива. А с возвращением Тео всё еще сильнее запуталось…Он мой брат, но…

— О, мне хорошо знакомо это чувство, — проскрипел советник Юнг, не сводя взгляда с портрета.

— Как же выбешивает, что все скачут вокруг него, точно он — мессия, спустившийся на грешную землю! — стоило Луке облечь в слова чувства, которые терзали его в последние дни, он испытал болезненное, свербящее облегчение, как если бы сорвал коросту с загноившейся раны.

— Я ненавидел Манфреда Вагнера. Ненавидел всем сердцем.

— Что?.. — не сразу понял Лука, занятый своими мыслями. — Мессера