я сделал это из жалости, не потому, что хотел как-то защитить тебя или помочь. Полина ещё та сука. Ей на пользу.

Из жалости. Слова задевают меня глубоко изнутри. Жгут душу, уже скулящую под рёбрами. Из. Жалости…

— Ань, я… — Тимур отворачивается от окна и садится на подоконник. Опять то мнёт лицо ладонями, то водит ими по голове. А я всё смотрю на него, не моргая. — Того, что ты сделала, я не заслужил. Но, если бы ты так не поступила, я, наверное, и остался бы там, на лавке, той ночью в парке. Реально бы сдох. А знаешь, что ещё бесило? — глухо усмехается Тим, роняя руки на колени и запрокидывая голову.

— Что? — едва шевелю губами.

— То, что мои проблемы вдруг стала решать какая-то девчонка. Я ведь не так себе в голове всё это представлял. Думал, что я достаточно самостоятелен, чтобы со всем справляться в одиночку. А потом понял, что, кажется, я от тебя завишу.

Я тут же несогласно трясу головой.

— Неправда. Я ничего не решала. Просто помогла. Я…

— Мне не нужны отношения, Ань. Тогда в номере я понял, что всё идёт куда-то не туда. Я заставил себя остановиться, — Тимур жёстко обрывает моё бормотание.

Он по-прежнему таранит взглядом потолок, а у меня перебивает дыхание. Боль растекается в груди, как нефтяное пятно по воде. Хочу сорваться с места. Опять сбежать. Но сижу, а перед глазами расплывается Тимур. Вот-вот по моим щекам градом польются слёзы.

— Знаешь, я ни одной девушке ещё это не говорил. Да и о чём там было говорить? Трахались, и всё. — Тяжёлый вздох повисает между нами. — Но ты первая, кому я открылся о своей матери. У тебя огромное сердце. Ты добрая. Умная. И…

Не хочу. Не могу слушать. Мне не нужно это. Я ведь сейчас дышу его словами: колючими, обидными… Я сжимаю пальцы, вдавливая ногти в ладони, и проглатываю в себя всхлип. Но продолжаю сквозь слёзы смотреть на размытый силуэт Тима.

— Я всё понимаю, — шепчу как не своим голосом. — И больше надежд не питаю. Хотя у меня их и не было. Я просто… Тогда в номере я сделала то, что сделала. Правда, ждала от тебя хотя бы сообщения…

— Я не звонил и не писал, потому что решил уехать. — Тимур опускает голову. Обхватывает её ладонями. Ему тяжело об этом говорить? Ну так мне невыносимо это слушать… Но я слушаю. — Подумал, что нужно оборвать всё прямо сейчас. Вернулся в Богудонию, собрал манатки и свалил. Я даже выбрал город, куда поехать. Денег у меня на первое время хватает.

Уехать. Ещё одна загнанная мне в душу спица. Облизываю свои солёные губы. Всхлип сдержать уже не получается.

— И куда ты уехал? Или уезжаешь?..

Тимур молчит. Встаёт с подоконника. Согнувшись, опирается на него ладонями и прижимается лбом к стеклу.

— Никуда, Ань, — Тимур качает головой. — Я проехал почти пятьсот километров и понял: то, что я делаю, — это какая-то хрень.

— То есть ты вернулся? — спрашиваю чуть слышно и различаю в его голосе усмешку:

— Как видишь.

— Зачем?

Тимур вдруг выпрямляется. Резко сокращает между нами расстояние. Становится прямо передо мной так близко, что мои колени упираются в его бёдра. Теперь он чуть склоняется надо мной, а я от неожиданности медленно сползаю с подоконника на ноги. Тим ладонями обхватывает моё мокрое лицо. Сдавливает его и смотрит мне в глаза, будто бы хочет прожечь меня взглядом.

— Объясни мне, — шипит Тимур, приближая своё лицо к моему, задевает кончиком носа мой нос. А большими пальцами стирает слёзы с моих щёк. И делает это без нежности. Вдавливает подушечки пальцев мне в кожу. — Какого драного чёрта, ты заставила меня вернуться?

Я испуганно распахиваю глаза.

— Я ничего не делала…

— Делала. Бл*ть, ты всё сделала, чтобы я вернулся сюда из-за тебя, — прерывисто дышит Тимур, а жар его дыхания обжигает мои губы.

Сердце перестаёт стучать. А потом обжигает и поцелуй.

Тимур целует меня.

Осторожно. Медленно. Прижимает свои шершавые, но до безумия тёплые губы к моим.

Внутри меня всё стягивается в тугой узел. Дыхание перехватывает так, что в лёгких словно больше нет кислорода.

Не понимаю. Я ничего не понимаю. Мысли за одну секунду сплетаются в самый запутанный клубок, отрывая меня от реальности. Я инстинктивно приоткрываю рот, хватая им воздух, задевая губы Тима. И он ловит это движение.

Тимур делает шумный вдох и целует меня по-настоящему. По-взрослому. Толкается языком в мой рот. Его губы, мягкие, жаркие, выжигают все мысли из моей головы. У меня подгибаются колени. Всё, что могу,— это издать тихий стон и вцепиться дрожащими пальцами в ткань толстовки Тима. Иначе я упаду. Рассыплюсь на миллиарды частиц.

Даже сердце у меня в груди не знает: стучать ли ему громко об этом на весь мир или замереть, боясь разрушить этот момент.

Момент, когда ладонями Тим зарывается в мои волосы на затылке, притягивает меня к себе, углубляет поцелуй, находя мой язык. Момент, когда я робко отвечаю.

Тим вдруг стонет. Это отзывается сладким спазмом в каждой клеточке моего тела. И моим пальцам уже мало цепляться за толстовку.

Разжав их, веду вверх. Касаюсь шеи Тимура. Под подушечками пальцев чувствую горячую кожу и бешеный пульс. А потом в сумасшедшем порыве обвиваю его шею руками. Мне уже всё равно, почему так... Я просто тону в своих чувствах и Тимуре.

Прижимаюсь к нему всем телом. Его губы всё настойчивее. И язык тоже.

Сейчас Тим целует меня именно так, как хотелось мне тогда, в той гостинице. Я чувствую вкус горячих губ и языка: сладкий, со сдержанной терпкостью табака. Всё перестаёт быть важным, кроме тепла Тима, силы его рук, обнимающих меня по-свойски, но так бережно.

Сколько минут или секунд мы целуемся, я не знаю, но, когда всё это заканчивается, когда губы Тима отрываются от моих, мне страшно открыть глаза. Дышать страшно. Будто бы всё может исчезнуть.

Я. Он. И наш поцелуй. Мой самый первый поцелуй.

Всё ещё с закрытыми глазами я утыкаюсь носом в ворот толстовки Тимура, обмякнув в его руках. Голова кружится, словно я без остановки все восемнадцать лет