у меня – катушка драгоценной ядовитой пленки, покрытой серебряной эмульсией, металлическая коробка холодит кожу. Мой разум скачет взад-вперед, как обезьяна, выдумывая новые уловки и не сознавая предстоящей опасности. Отказываясь думать о ней.

(Опомнись, Луиз, черт тебя подери, требовал голос моего отца, доносившийся из прошлого. Не заносись слишком высоко. В жизни есть нечто большее, чем мечты. Надо жить здесь и сейчас.)

Я все улажу, мысленно твердила я, сознавая при этом, что слова эти, даже внутри моей головы, звучат ужасно глупо. Я все улажу, здесь и сейчас. Или…

(Что?)

Или умру, пытаясь, наверное. Легко быть смелым, когда твое сознание замутнено. Когда ты отказываешься думать о последствиях.

Сделай так, чтобы мой план сработал. Сделай так, чтобы мой план сработал. Помню, эта фраза без конца вертелась у меня в голове. Не знаю, к кому я обращалась, к Богу или Госпоже Полудня. Сделай так, и я больше никогда ни о чем не попрошу, мысленно твердила я.

Как это ни странно, оглядываясь назад, я понимаю, что действительно больше ни о чем не просила.

Во многом потому, что осознала – просить бесполезно.

17

Взгляд, обращенный в прошлое, всегда идеально ясен, поэтому, стоит мне вспомнить тот день, я понимаю, по какой причине привлекла Сафи с ее камерой. Вероятно, на подсознательном уровне я догадывалась, что должно произойти. Догадывалась, что вновь окажусь в жаровне Полудницы, на несколько часов выпав из этого мира, и лишь видеозапись поможет мне представить, что здесь происходило во время моего отсутствия. Удачная уловка, ничего не скажешь. В изобретательности мне не откажешь, особенно когда речь идет о спасении собственной задницы.

Да, видеозапись оказала бы мне немалую помощь, окажись я в состоянии ее посмотреть.

Помню, в тот раз мне снился сон, и этим он отличался от предыдущего. Не просто темнота, в которую я внезапно погрузилась, словно мозг мой выключился в оранжерее Уксусного дома и вновь включился в больнице Святого Михаила, где я пришла в себя с бешено бьющимся сердцем, воспаленными глазами и пересохшим горлом. Нет, на этот раз сознание оставляло меня медленно, позволяя совершить плавный переход из мини-вэна Сафи на наш факультет. По всей видимости, был поздний вечер или ранее утро, так как бесконечные коридоры с обшарпанными стенами и вытертыми ковровыми дорожками на полу были совершенно пусты. Здание было ужасающе холодным и продувалось всеми сквозняками. Каждую осень мы все неизменно простужались и, как школьники, передавали вирусы друг другу до нового года. К тому же комплекс, с его проходными дворами, соединенными длинными переходами, в которые можно было попасть лишь при помощи пластиковых карт, угнетающе напоминал тюрьму. В студиях стены из голого бетона, что значительно упрощало монтировку декораций. В центре здания имелась жуткая аудитория, в которой мне доводилось проводить занятия особенно часто, – треугольная, с тремя стеклянными стенами, через которые можно было увидеть либо плотный поток студентов, либо гулкие пустынные холлы, идеально подходящие для того, чтобы в них материализовалось привидение. В японских фильмах ужасов все самое страшное обычно происходит в подобных местах.

Так вот, во сне я видела, что читаю лекцию, стоя у доски в этой аудитории. Как это часто бывает в подобных снах, я забыла тему занятия, так что приходится заглянуть в собственные заметки, сделанные на доске стирающимся маркером. Выясняется, что я не могу разобрать ни слова. Чей это почерк, мой или чужой? Блестящее ледяное сверкание белой доски, знакомое, как монитор моего ноутбука, или мятые листы пожелтевшей от времени бумаги, покрытые пятнами, как руки столетнего старика?

А, мистер Сидло, я полагаю. Не думала встретить вас здесь. Какая приятная неожиданность.

Сидло сидит в первом ряду в своей инвалидной коляске, взгляд подернутых мутной пленкой глаз устремлен поверх моего плеча на слова, написанные на доске, хотя и неразборчиво. Я поворачиваюсь, и выясняется, что теперь почерк стал довольно четким – насколько это можно ожидать от человека, который десять лет делал заметки в темной комнате. Узнаю присущие мне особенности – практически неотличимые «е» и «о», знак «плюс», заменяющий предлог «и», букву h, похожую на перечеркнутую палочку. Древо наблюдений, наполовину белый стих, наполовину уравнение. Нечто вроде:

технология = благословение + проклятие

единственный способ сделать мечты осязаемыми, однако в процессе они становятся искаженными и плоскими

в основе редукционизм

универсальное = миф

путь от мечты к образу = разочарование

Это произойдет сейчас, спрашиваю я себя. Она придет? Смотрю на Сидло, он пожимает плечами.

Откуда мне знать, сообщает взгляд его слепых глаз.

Раздается стук по стеклу, снаружи. Не стучите, нет никаких причин стучать! Через стеклянную стену я вижу в холле Кларка, он танцует, прыгает и вертится, совершая бесконечные круги. По своему обыкновению, он поет: «Вперед, назад, опять и снова! Каждый образ – на пороге…»

Порог, да. Мой план или то, что от него осталось. От воспоминания к фильму, от мечты к образу, от образа к ключу, от ключа к замку. Поворот ключа, и ты на пороге.

За порог можно войти и выйти. Такова его природа.

Потом Сафи рассказала мне, как это произошло. Ей пришлось рассказать мне обо всем – точнее говоря, напомнить, так как я, несомненно, была участницей всех этих событий. Сафи передала словами то, что я увидела бы на цифровой пленке – если бы только могла.

Пока мы устраивали Сидло в нашей гостиной, Сафи уже начала снимать. Саймон отодвинул диван и оттащил в сторону кресло, освобождая путь для инвалидной коляски, а потом припарковал ее так, чтобы Сидло сидел спиной к окну. Старик сидел, озаренный солнцем, спокойный и невозмутимый, как король на троне. Он заявил, что я должна сидеть поблизости, выполняя роль «якоря». Пододвинув стул, я устроилась так, чтобы он мог меня коснуться. Саймон опустил жалюзи – плотные кремовые жалюзи, удивительно напоминавшие экран в старомодном кинотеатре.

– Не уверена, что смогу вам хоть чем-то помочь, – тихо сказала я, положив коробку с пленкой на колени Сидло. Он лишь улыбнулся в ответ. – Я имею в виду, мы попытаемся запечатлеть на пленке воспоминания миссис Уиткомб, верно? В отличие от меня, вы хорошо ее знали.

– Верно. Но у вас с ней общий опыт, которого лишен я. Вы обе видели Госпожу Полудня.

– Да, я видела… что-то. – Покачала головой я. – Не могу утверждать с уверенностью, что это была Она.

– Можете не сомневаться. Она оставила на вас свой знак, я это сразу почувствовал. Такой же знак Она оставила на Айрис.