линогравюра получает развитие в иной форме – в виде книжной графики) и приходится на годы, когда уточняется социальная нацеленность творчества Чапека. Это – время создания выдающихся полотен «Гармонист», «Бедняга» (1919), «Женщина над городом», «Нищая» (1920). Гравюра во многом перекликается с живописью этого и более раннего, военного времени, по-своему истолковывая те же самые мотивы и, надо признать, нередко приходя к более подробному, полному и концентрированному их раскрытию, хотя и в камерных формах.

Ее тема – типично экспрессионистская – мысль о страданиях и бедствиях «маленького человека», о его бессилии перед лицом социальных конфликтов и противоречий, олицетворением которых становится большой индустриальный город. Все графические листы в своей совокупности, включая Альбом из восьми линогравюр, несомненно, имеют много общего и производят, несмотря на различие их размеров, впечатление единой серии, обладающей сквозной темой и общей стилистикой (правда, без сюжетного стержня).

Сопоставление графики и живописи напрашивается непроизвольно. Гравюра образует своего рода параллель к живописи, рассматривая один и тот же круг мотивов, сюжетов, героев. Существуют и прямые повторения, что, впрочем, наблюдалось в творчестве Чапека и прежде.

Йозеф Чапек.

Нищий. 1919.

Линогравюра. 13,8 × 27,9

Из живописи в графику приходит, например, такой персонаж, как проститутка. В основу печатных листов «Вдовы», «Гармонист» и «Пьяница» легли без каких-либо изменений композиции одноименных картин. Но переложение этих сюжетов на язык черно-белых контрастов сообщило им новое звучание, усилило их драматизм, придало форме более заостренный и динамичный характер. Наибольшим вниманием художника пользуется изображение нищего. Сначала в гравюру переводится композиция картины «Гармонист», а затем создается ряд самостоятельных ярких «портретов» нищего, несомненно сыгравших большую роль в формировании замысла картины «Женщина над городом».

Йозеф Чапек.

Актер. 1.1920.

Линогравюра. 13 × 18

Не трудно заметить, что в выборе тем и героев, равно как в структуре и стилистике произведений, отразилось увлечение Чапека экспрессионизмом. Его искусство носит субъективный, повышенно эмоциональный характер. Концепция искусства у Чапека исключает пассивное восприятие действительности, отвергает описательность, увлечение случайностью, игру деталей. Для него искусство было ценно умением сострадать, проникая в мир переживаний своих героев.

Излюбленные персонажи Чапека – нищие, вдовы, проститутки, пьяницы, актеры и клоуны, отверженные и несчастные люди, отброшенные на «периферию» жизни, глубоко страдающие и подавленные своим страданием. При этом Чапек не стремится форсировать эмоции и довести их звучание до крайней черты, до «точки кипения», до «крика». Ему присуща большая сдержанность, можно даже сказать, целомудренность в выражении чувств. В отличие от своих единомышленников, немецких экспрессионистов (Э. Барлаха, К. Шмидт-Ротлуфа, Э. Нольде) Чапек не стремится насыщать сцены действием, избегает резких композиционных сдвигов и динамичных ракурсов, извлекая драматизм из статичных композиций. Именно такие сцены излучают напряженность, немую печаль и драматизм.

Лишь однажды он изобразил своего героя – актера – в состоянии крайнего возбуждения, трансформируя его в образ экстатический и гротесковый. При этом актер, лицедей, служитель муз низводится здесь до какого-то древнего примитивного служителя культа или шамана, который пляшет и прыгает, совершая обряды. В его крайне схематизированном образе нет ничего возвышенного, по своей форме он напоминает полную экспрессии статуэтку африканского божка. Схематизм фигуры, сочетающийся с динамизмом странной позы (широко растопыренные ноги, вскинутые вверх руки), параллельная штриховка, подобная татуировке, которой расчерчены наклонные плоскости заднего плана, сталкивающиеся друг с другом, – все это вызывает в памяти стилистику негритянского примитива. Совсем не то в клоуне. Печально поникший, с угловатой и хрупкой фигурой, он необычайно трогателен и вызывает сочувствие.

Самой большой творческой находкой Чапека становятся нищие – печальные, погруженные в себя и отрешенные от всего, что их окружает. Кажется, что отчаяние сковало их движения, лишило их силы и энергии и навеки приковало к тому самому углу дома, к тому самому клочку тротуара, где они стоят, ожидая милостыню. Одинокие, всеми отринутые, брошенные на произвол судьбы, обреченные влачить жалкое существование. Лишь однажды Чапек изобразил нищего, который поднимает лицо к небу и в отчаянии заламывает руки. Но жест получился робким и неуверенным, да и сама рука – какой-то совершенно бесплотной.

Нищий изображается как человек, который прирос к городу, превратился в его придаток. Его плоский силуэт проецируется на столь же плоский пейзажный фон. Громады домов встают за его спиной, наступают на него, давят, повернувшись углами или сомкнувшись друг с другом как стена. Невольно возникает впечатление: конфликт неразрешим, из создавшегося положения нет выхода.

Такие картины не назовешь ни бесстрастным наблюдением, ни холодным, отчужденным анализом. Все в них продиктовано чувством, глубоким переживанием и преисполнено драматизма. Напряженность создается всем строем произведения – и его подчеркнуто центрическим построением, и крупным масштабом фигуры, ее размещением почти в высоту всего листа, так что она соотносится со зданиями, и замкнутостью, обособленностью силуэта фигуры, и плоскостным, словно сжатым пространством, и загруженностью заднего плана.

Сцены, показанные Чапеком, не носят случайного характера, за каждой угадываются тысячи подобных. Отдельное событие, подмеченный факт перерастает в обобщение. Этому служит и трактовка фигуры, лишенной, как правило, индивидуальных черт. Создается своего рода человек-схема, человек-знак, персонифицированная идея. Здесь Чапек прибегает к широко распространенному в экспрессионизме приему деиндивидуализации образа. Ему достаточно, чтобы построить образ, характерной позы, силуэта, нескольких жестов. Вводятся лишь отдельные, строго отобранные детали (гармонь, шляпа); они дополняют скупую характеристику, конкретизируют событие, не неся при этом нарративной функции.

Столь же неконкретным, абстрагированным и словно «деиндивидуализированным» является в трактовке Чапека город. Город как порождение современной индустриальной цивилизации, так сказать, город в своей ипостаси. Чапек и прежде видел в городе своего рода сколок современных противоречий, арену нищеты и страдания, но ограничивал себя при его изображении лишь намеком. Только после войны город занимает важное место в его картинах и гравюрах (в основном в качестве фона), и только в графическом листе возникает единственный самостоятельный урбанистический пейзаж.

Пользуясь излюбленной в экспрессионизме метафорой, Чапек создает образ «бесконечного города», огромную и страшную панораму, погруженную в сплошную мглу из копоти и дыма, с длинными тесными рядами домов, которые, подобно стенам, ступенями поднимаются один над другим до самого горизонта, с лесом чудовищных торчащих фабричных труб и нависшей над городом дымной тучей. Вся эта чудовищная картина сводится к плоскости, словно грязная пелена поглощает реальную плоть камня и металла, оставляя лишь одни контуры, очертания архитектурных сооружений. Краска наносится на печатную форму неровным слоем, так что на темной поверхности возникают светлые пятна. Благодаря этому фактура гравюры становится более сложной и богатой по оттенкам, но плоскостность формы при этом не разрушается,