Город рисуется художнику как ужасающий монстр и едва ли не апокалипсическое видение. И вместе с тем этот лабиринт, этот хаос обнаруживает какой-то внутренне слаженный ритм и хотя и мрачную, но бесспорную красоту, подчеркнутую линейным арабеском (в полном согласии с принципом амбивалентности, свойственным экспрессионизму).

Ломаные белые линии по темно-серому фону следуют за очертаниями труб и зданий, то взмывая вверх, то двигаясь уступами, вторят друг другу, сталкиваются и пересекаются, создавая сложные, нервные ритмы. Художник проводит линию, не отрывая руки от бумаги от одного края листа по направлению к противоположному, иногда обрывая ее где-то по пути. Одна из особо броских линий образует зигзагообразную черту (типично экспрессионистский прием!), динамично пересекающую лист по диагонали.

Таким образом, Чапек предлагает зрителю не только страшную картину современной действительности, но и своего рода линейную фугу, графический гротеск, не лишенный причудливой прелести. И в этом был весь Чапек с его серьезным, глубоким взглядом на жизнь и одновременно умением с иронией подметить в драматическом нечто парадоксальное и гротескное.

Йозеф Чапек.

Проститутка (Чудовище). 1919.

Из альбома «Восемь линогравюр» 9,1 × 11,7

И в пейзаже, и в фигурных сценах наблюдается стремление художника представить изображаемую сцену в трагически напряженном свете, и это стремление заставляет его пользоваться определенной системой выразительных приемов, заостряющих звучание произведения. Среди этих приемов особое место наряду с лапидарностью трактовки формы занимает деформация и сопряженный с нею гротеск, в котором Чапеку видится нечто драматическое. Все это в глазах Чапека были способы, которые позволяют отойти от действительности, от ее буквального претворения, к чему он стремился еще в годы войны и что вновь становится его целью в послевоенное время, когда он пытается постичь, что же представляет собой современная реальность и современный человек. Сырая реальность не проникает в произведения. Образы заметафориро-ваны с помощью необычных пластических «ходов», неожиданной трансформации действующих лиц. Нищие превращались в условные знаки, напоминающие то какую-то примитивную скульптурку народного умельца, то картонную фигурку на плоском фоне домов как на аппликации, то какого-то странного получеловека-полуавтомат с обезьяньим лицом и негнущимся угловатым телом.

Одним из своего рода символов деформированной реальности становится в представлении Чапека образ проститутки, столь распространенный у экспрессионистов, в частности у любимого Чапеком Мунка и «приемного отца экспрессионизма» Жоржа Руо, в издании литографий которого в Праге в виде альбома Чапек участвовал по просьбе Йозефа Флориана.

Йозеф Чапек.

Нищая. Из альбома «Восемь линогравюр».

1919. 6,7 X 14

В гравюре этого времени находит продолжение то, что было намечено им еще в живописных произведениях 1917 и 1918 годов. Но гравюры не были повторением картин. Чапек отказывается даже от тех немногочисленных аксессуаров, которые встречались в его картинах (шляпы, подведенные глаза и т. п.), отказывается он и от обычной у него в послевоенное время конкретизации фона, заостряя внимание на изображении самой проститутки.

Во имя постижения ее облика и одновременно заострения социальной сущности самого явления лица проституток превращаются в жуткие маски, которые белыми контурами вырисовываются в кромешной тьме. Они возникают словно внезапно, как при вспышке молнии. Запечатлевается мгновение. Чапек использовал здесь нечто от кино с его крупными планами, резкими контрастами, динамикой. При этом из заурядного извлекается фантастическое и чудовищное. Лицо, плывущее в пространстве, длинный шарф, который развевается по ветру, – такое может привидеться только в кошмарном сне. Еще одно изображение-идеограмма складывается из упругих и широких белых линий-дуг, напряженно изогнутых, как натянутая тетива лука, и очерчивающих голову и плечи, в сочетании с поперечными и зигзагообразными линиями, сосредоточенными во внутренней форме, с треугольником белого лица и страшными черными тенями на нем. Везде – контрасты и созвучия в их сложной взаимосвязи и противоречивости, последовательная деформация, грубые линии и простейшие геометрические тела, и все это нацелено на то, чтобы подчеркнуть уродливость облика проститутки, скрытую в нем агрессию и вульгарность и приблизить выразительность работ к экспрессии первобытных культур.

Вновь ставится еще одна тема, затрагивающая теневые стороны жизни. Прежде она воплотилась в образ получеловека-полуавтомата Фантомаса или Джека-потрошителя. Ныне это почти карикатурная фигурка грабителя (1918–1919), превратившаяся в некий иероглиф. Его зигзагообразно изогнутые руки и плечи развернуты на плоскости, голова в шляпе и маске сильно выдается вперед, он как паук стремительно отделяется от темной стены и бросается вперед.

Теперь, когда мы достаточно знаем о графике Чапека, можно обратиться к альбому «Восемь линогравюр», который был выпущен в свет в 1919 году в издательстве Флориана в Старой Ржише небольшим тиражом (всего в 45 экземпляров, двадцать из которых Чапек подцветил от руки). Традиция издания авторских папок гравюр, чрезвычайно сильная в Германии у художников «Брюкке», постепенно входила также в обиход в Чехии и находила сторонников среди «Тврдошийных»: в 1918–1923 годы альбомы были созданы, помимо Чапека, В. Гофманом, Я. Зрзавым и Р. Кремличкой.

Альбом Чапека 1919 года производит более цельное впечатление, чем первое собрание гравюр, «Альбом десяти гравюр», выпущенный годом раньше. В него вошли листы, исполненные исключительно в технике линогравюры; все они более или менее подчинялись единой тематической линии и охватывали все те мотивы, которые воплощали его представление о современной реальности и человеке и выражали неприкрытую тревогу по поводу несправедливого устройства мира.

Здесь следует отметить в качестве существенной особенности альбома линогравюр его разноплановость по мотивам. В нем можно выделить отдельные группы мотивов, эпизоды, части. В первой половине серии преобладают гротескные изображения, олицетворяющие пороки – разврат, зависть, злобу. Здесь господствуют изображения проституток и завистника с перекошенным лицом и судорожным жестом. Но сюда же входит, как бы разрывая более или менее единый ряд мотивов, лирическое отступление – единственное во всей серии – изображение грациозной причесывающейся женщины, граненая фигурка которой напоминает хрупкого клоуна с гравюры Чапека. Во второй части царят трагические мотивы; все эти листы посвящены единственной теме – теме женской доли – нищеты, нищенства и горя. Таким образом, в серии обозначаются две грани, два контрастных типа образов, определивших внутреннюю напряженность всего цикла в целом.

Вполне возможно, что листы, составившие серию, возникали спонтанно, без какого-либо заранее разработанного плана, так сказать, по зову сердца, по внутренней потребности. Но, задумав их издать в виде альбома, художник сгруппировал их по мотивам, создав смысловые цепочки. Во всяком случае, возникла некая последовательность и некий ритм в их чередовании.

И все же в серии есть элемент случайности. Не трудно заметить, что в основном внимание художника сосредоточивается на одной теме – на идее