Заходит отец Павел в Воскресенский храм — а грязища везде, немыто… Он и говорит:

— Бабы, когда Пасха?

— Ну и поп, не знает, когда Пасха будет! — стали бабы возмущаться.

А ума-то не хватило понять, что батюшка их этими словами обличил: что ж вы, бабы, в храме не убрались, а ведь Пасха через два дня!

Отец Павел начал свое священническое служение в годы хрущевского гонения на Церковь, когда глава государства во всеуслышание объявил, что закроет все храмы и покажет по телевизору последнего попа. Словно каким-то неотвратимым лейтмотивом, воистину «красной нитью» проходит через всю жизнь о. Павла это слово — последний… «Последние насельники обители Христовой»… «последний наместник монастыря»… «последняя игумения»… «последний монах»… и даже так— «последнего попа»… Это слово настолько впиталось в глубину сердца о. Павла Груздева, в его кровь и плоть, что самого себя он чувствовал именно так: «Я — последний…»

Казалось бы, только-только начали открываться в войну православные храмы, верующие вздохнули свободнее, и Русская Церковь обрела надежду на возрождение. В 1946-м году произошло радостное событие — возобновилась монашеская жизнь в Троице-Сергиевой Лавре. Наместником Лавры был назначен архимандрит Гурий (Егоров), духовный отец двух будущих ярославских архиереев — митрополита Иоанна (Вендланда) и архиепископа Михея (Хархарова). Архимандрит Гурий был в 30-е годы репрессирован, отбывал срок заключения на строительстве Беломорканала, хлебнул с лихвой лагерной баланды. При нем и началось возрождение обители преподобного Сергия.

Когда Павел Груздев вернулся из лагерей, невероятным известием стало для него открытие Лавры. Отец, Александр Иванович, говорит ему:

— Па́влушка! Вот вроде Лавру открыли. На́ деньжонок, съезди, побывай в Лавре-то!

«Я и поехал, — рассказывал о. Павел. — Приезжаю, смотрю — всенощная идет (год 55-й, может, 56-й). Вроде как и монахи ходят. Вышел один монах читать шестопсалмие. Ну, я думаю — робот! Всех монахов-то пересажали, извели. Я и подошел к нему потрогать, почувствую — железо или не железо. А тот говорит:

— Поаккуратнее. Не толкайтесь.

И дальше стал читать».

Монахом этим был о. Алексий (Казаков), один из первых насельников Лавры после ее открытия, потом его на приход перевели куда-то в Самару. В обители преподобного Сергия состоялось их знакомство с Павлом Груздевым, которое переросло в крепкую дружбу.

По годам они были примерно ровесники, люди, что называется, старой закалки, оба впоследствии стали архимандритами, но служили в глубинке, изредка встречаясь и переписываясь. Вот одно из таких писем о. Алексия (Казакова), написанное 1 марта 1986 года отцу Павлу в Верхне-Никульское:

«Дорогой старец, всечестнейший и досточтимейший отец Архимандрит Павел, благослови!

Рад и утешен твоим письмом и поздравлением. Спаси Господи! и паки — Спаси Господи!

Живу по милости Божией. Избёнка покрыта и одежонка пошита.

В Лавре я не был давно. И прямо скажу: охоты нет. Все новые и люди, и порядки. Всё натянуто, надуто, чопорно. Так потихоньку живу, служу.

Молись о мне.

Целую братски

недостойный Архим. Алексий.

Р. S. Кланяюсь Мари и Николаю Хлебному»

Архимандрит Алексий (Казаков) умер раньше о. Павла, в 1988 году, похоронен где-то на своем приходе. Потому-то так часто повторял отец Павел: «Я — последний…», что не только пришлось ему поминать всех усопших друзей и близких своих, быть свидетелем целого века, но постепенно он действительно оставался почти единственным носителем старого православного духа — духа удивительного, теплого, совсем домашнего.

Одна из самых характерных особенностей отца Павла — где бы он ни был, всегда первым делом своим считал отдать долг памяти «прежде усопшим отцам и братиям нашим» — служил молебны и панихиды на могилах как прославленных, так и безвестных подвижников благочестия. Всегда был неутомимым паломником, молитвенником и исследователем одновременно.

«Был и молился в Псково-Печерской обители 24 июля 1959 года, — сделана запись в батюшкином дневнике. — Исповедовался у иеросхимонаха Симеона. Участвовал за Богослужением. Священник Павел Груздев».

Несколько дней живет он в монастыре, изучая его историю и святыни. Многое связывает Псково-Печерскую обитель с древним Великим Новгородом и с родной мологской землей. Отец Павел переписал от руки Акафист и службу преподобному Корнилию, Псково-Печерскому чудотворцу, замученному царем Иоанном Грозным в 1570-м году, когда после казни Великого Новгорода царь двинулся на Псков.

«Сей Акафист и служба преподобному Корнилию списаны в Псково-Печерском монастыре 26 июля 1959 года, — отмечено в дневнике о. Павла. — Списал многогрешный и недостойный священник Павел Александрович Груздев. Молитвами святого преподобномученика Корнилия помилуй нас, Господи!»

Должно быть, и Акафист Пресвятой Богородице ради чудотворной иконы Ея «Умиление» Псково-Печерской, и Акафист Преподобным Псково-Печерским первоначальникам и старцам, устроителям обители, также, как и многочисленные тропари, кондаки и молитвы Псково-Печерским чудотворцам, списаны отцом Павлом с церковных книг Псково-Печерского монастыря. Кое-где он прямо указывает на это: «Молитва со службы преподобной Вассе в Псково-Печерской обители».

Период оживления церковной жизни в России в военные и послевоенные годы был недолгим. В конце 50-х снова один за другим стали закрываться храмы. Это гонение на Церковь было более скрытым, чем в 20–30 годы, но духовный урон от этого не становился меньше. Вскоре после возвращения своего из Псково-Печерской обители отец Павел услышал нерадостную весть: Воскресенский храм села Борзово Рыбинского района подлежит закрытию…

Глава XI. «Уж ты ветка бедная, ты куда плывешь?»

Кажется, еще в раннем детстве началось странничество о. Павла — в годы первой мировой войны, когда его, как старшего, отправила мать по дворам куски собирать. Уже тогда, в четырехлетием возрасте, дорога привела его к храму — в Мологскую Афанасьевскую обитель. А потом — Новгород, Молога, Тутаев, уральские лагеря, Северный Казахстан… Словно невидимая мощная сила гонит его из одной разгромленной обители в