Шрифт:
Закладка:
Шоссе минует пустой Куруджик. Мгла рассеивается, впереди встают усечённые пирамиды фортов Кобурги и Узун-Ахмеда, сырые пасхи на белой скатерти: такими славными, игрушечными выглядят грозные твердыни под полуденным солнцем. Дорога огибает Кобургу, подымаясь, проходит постоялый двор. Десятки рабочих чинят путь. Два перевала. Форт Сивишли. Уже верховья Кара-Су.
Илья ЗданевичII
Погода переменчива. Тучи ползут по маковкам гор, и в поле трубит в белые рога метелица. Выбравшись из оврага и миновав родник Паша-Пунар, лошади бегут по равнине. Уже видна нейтральная ограда Эрзерума. У дороги сельджукский мавзолей-кумбет, барабанное здание с конической крышей, каких немало оставили по Армении славные воители. Верблюжий караван пристроился у могилы, и угрюмые погонщики сидят на ступенях. Карсские ворота – два тоннеля в валу. Над воротами третий раз в истории трепещет бело-сине-красный флаг. За валом площадь, окружённая выгоревшими постройками: это арсенал и казармы, единственное, что, отступая, подожгли турки. Влево ряды орудий всевозможных калибров – наши трофеи. Некоторые приспособлены к стрельбе по аэропланам. Проехали площадь, оставили позади кладбище, как всегда, со стоячими памятниками из красной лавы, и попали в запруженные узкие улицы. Постройки едва ли лучше построек Хасан-Калы. Разве иногда встретятся каменный дом с широким подъездом да мечети выше и торжественнее. Над деревянными дверьми домов белые тряпки, то просто прибитые к стене, то прикреплённые к палке, – это белые флаги. На створках, всегда снабжённых молотками, белые билетики с надписью, грамотной, но неряшливой: «мирный житель». Иногда приписана фамилия, если фамилия армянская, или подпись властей: «дом обыскан». Изредка у входа крест, смастерённый из клочков бумаги и материи или просто нарисованный – здесь живут христиане. Часты персидские гербы и вывески: «персидский дом».
У многочисленных приютившихся у стен и под заборами родников собрания турок. С врождённой любезностью они охотно отвечают расспросы без тени беспокойства или испуга. Только старики слишком хмуры и молчаливы. Толпы детей роются в мусоре, тащат всякую всячину, грузят ею санки и везут по домам. Тут же шестеро мальчуганов играют в бабки и в «орла и решку», и турецкие пара[361] с звоном стукаются о плиты домов. Фотографический аппарат нисколько не портит настроения игроков: мальчуганы вытягиваются и отдают честь. Иногда старухи, закутавшись и в высоких деревянных башмаках, пересекают улицу, лавируя между экипажами. Молодых женщин не видно. Все, и мужчины, и женщины, одеты со вкусом и ярко. Вот юноша в необычайно цветном и узорчатом наряде, прислонившись и отставив ногу, беседует через плечо с усевшимся позади на земле стариком. Толпы рабочих из горожан, предводительствуемые солдатами, галдя, разгребают деревянными лопатами снег и грязь. У фургонов оживлённая торговля: турки продают с руки папиросную бумагу, папиросы и табак, требуя взамен сахар, такой дорогой и редкий в Эрзеруме. В январе наш фунт расценивался в 22 пиастра, то есть около 2-х рублей. Теперь цена ещё выше. Коробку душистых папирос «Режи» охотно уступают за два-три куска, хотя на коробке значится – цена 2 пиастра. Турки не знают ни слова по-русски, но солдаты уже усвоили числительные, необходимые для обмена, и громко торгуются с большей частью малолетними торговцами. К одному из таких внезапных рынков присоединилось несколько персиан в чёрных каракулевых шапочках и просторных плащах, спрашивающих вас: не хотите ли вы приобрести отличные ковры? Отчего же, покажите. Но ковры оказываются или австрийского производства, или выпущены немецкой ковровой фабрикой в Тавризе и крашены анилиновыми красками. Кроме ковров, любезный персиянин предлагает ещё настоящие персидские шали, каких сколько угодно и в Тифлисе, но запрашивает втрое больше, и узорчатые платки с клеймом Прохоровской мануфактуры. Покинув персианина, недовольного тем, что у него ничего не купили, натыкаешься на лавочку, где неунывающий грек торгует лавашами землистого цвета и малосъедобными. Бумажных денег не берут и тут, но охотно примут сахар. Кроме хлеба, «персидской» мануфактуры и папирос, в городе ничего не достать: все лавки разорены, и уныло выглядят пустые витрины. Около витрин кучи мусора, поверх одной из куч валяется разорванный номер “Berliner Tageblatt”. Большинство лавок застраховано в “Société Generale d’Assurance Ottomane” и в “L’Union – Paris”. Вывесок мало. Одна – фирмы «Тевфик и Ко», близко от Оттоманского банка, на четырёх языках – турецком, армянском, французском и русском. Вероятно, прежде это была единственная русская вывеска в Эрзеруме.
Если не считать магазинов, разорённых зданий в городе мало. Выгорели дом вали[362], германское консульство и ряд домов против армянского собора. Мечеть Чифтэ-Минаре («Двойной Минарет») прежде медресе, а потом военный арсенал, который турки собирались взорвать, уходя, превосходная постройка из серого камня с кирпичными, изукрашенными голубой эмалью башнями, уцелела. У входа навалены груды утвари и ружей, извлечённых из мечети. Со стен глядят два двуглавых орла – эмблема строителей-сельджуков. За Чифтэ-Минаре мавзолеи-кумбеты, такие как у Карсских ворот. В нескольких шагах мечеть Улу-Джами, также обращённая в арсенал. За ней цитадель угрюмо высится над городом, закутавшись в клочья мглы. На базаре часто встречаются бани, то невзрачные, плохо оборудованные помещения, то основательные здания, с куполом и арками, как бани депутата Басгермаджана. Улица, ведущая к армянскому собору, – в развалинах. Колокольня собора разрушена. Говорят, что турки на месте колокольни собирались воздвигнуть минарет. В соборе – склад товаров на тысячи рублей: всевозможных мануфактур, кож и галантереи. Кому принадлежат эти товары, не выяснено. Католический костёл в целости. На приклеенной к воротам бумажке написано по-русски: «Богослужение ежедневно, от 9 до 11 и от 4 до 6 часов». Выше по улице протестантский храм с занятной раскрашенной колокольней. Рядом с храмом дом с флагом Соединённых Штатов, жилище американского миссионера мистера Степльтона[363], издавна живущего в Эрзеруме, ценного свидетеля, покровителя местных армян, укрывшего у себя нескольких, главы американской миссионерской школы. За миссией нужно свернуть в переулок и, миновав ряд пустых домов и грязных улочек, дойдёшь до бывшего русского консульства. Небольшое строение, с балконом и каменной лестницей, занятое ныне С. дружиной, участниками похода на Палан-Токен. Комнаты маленькие. В одной из них на стене портрет консула Самсонова и несколько фотографий кубанского Кавказа. В консульском архиве устроена конюшня: книги
