Шрифт:
Закладка:
Итак, Нахимову отказали в личной храбрости, мастерстве полководца и обвинили в вероломстве и неслыханной жестокости. Рейнеке записал в дневнике, что его друг мрачнел, читая английские и французские газеты, чьи сообщения перепечатывались и русской периодикой.
Были и американские газеты. Вот как 9 января 1854 года описала «Нью-Йорк дейли трибюн» Синопское сражение в передовой статье: «Русские, не желая стоять под парусами у берегов, куда их могло прибить ветром, бросили якоря. Затем последовала четырёхчасовая артиллерийская дуэль между обеими стоявшими на якорях эскадрами, протекавшая без всякого маневрирования на море и напоминавшая скорее артиллерийскую перестрелку на суше. Возможность обойтись без применения морской тактики, без каких-либо манёвров была очень на руку русским, чей Черноморский флот, судовые команды которого состоят почти исключительно из “пресноводных моряков” (в оригинале — «land lubbers». — Н. П.), особенно из польских евреев, имел бы мало шансов на успех в сражении в открытом море с турецкими судами, располагающими хорошими командами. И тем не менее русским всё же понадобилось четыре часа, чтобы заставить замолчать слабые корабли своего противника»261.
Статья называлась «Синоп и Ахалцих», и автором её был тогда совсем неизвестный журналист Фридрих Энгельс. Из-под его пера регулярно выходили статьи о Восточной войне, военная тематика его вообще очень привлекала. Недаром Карл Маркс называл своего друга «генералом» — тот целый год проходил военную службу в Берлине, одновременно посещая лекции по философии в местном университете. Став после года срочной службы военным экспертом, а заодно историком и философом, он теперь считал себя вправе давать оценки по всем вопросам, особенно о России, которую хорошо знал по карте. Итог его аналитической статьи: «Победа при Синопе не доставляет славы русским».
А вот какой план действий он набросал в статье «Европейская война», опубликованной после того, как в январе 1854 года англо-французская эскадра вошла в Чёрное море: «Без сомнения, союзный флот способен разрушить Севастополь и уничтожить русский Черноморский флот; союзники в состоянии занять и удержать Крым, оккупировать Одессу, блокировать Азовское море и развязать руки горцам Кавказа. Нет ничего легче, если действовать быстро и энергично». На воплощение этого плана Энгельс выделил месяц. Об уровне его компетентности свидетельствует то, что английским, французским и сардинским войскам только для того, чтобы занять Южную сторону Севастополя, оставленную русской армией, потребовалось 349 дней. О «занятии и удержании» Крыма речь вообще не шла, достигнутый результат стоил союзникам, по разным оценкам, от 160 до 170 тысяч убитых, раненых и умерших от болезней.
После завершения операции на Чёрном море «эксперт» Энгельс советовал отправить флот на Балтику и бомбардировать Кронштадт. «Необходимо любой ценой добиться союза со Швецией, если понадобится, припугнуть Данию, развязать восстание в Финляндии путём высадки достаточного количества войск и обещания, что мир будет заключён только при условии воссоединения этой области со Швецией... Во что превратилась бы Россия без Одессы, Кронштадта, Риги и Севастополя, если бы Финляндия была освобождена, а неприятельская армия расположилась у ворот столицы и все русские реки и гавани оказались блокированными? Великан без рук, без глаз, которому больше ничего не остаётся, как пытаться раздавить врага тяжестью своего неуклюжего туловища, бросая его наобум то туда, то сюда, в зависимости от того, где зазвучит вражеский боевой клич»262. По сути, Энгельс лишь озвучил план лорда Пальмерстона, усилиями которого была развязана Восточная война.
Такому калеке-великану, какой виделась Россия Энгельсу, не нужно было оставлять места даже в Азии. Что можно добавить к оценке классика, труды которого изучало не одно поколение советских студентов? — Разве что повествование французской газеты об офицере эскадры Нахимова, который, взяв турецкий фрегат, зарубил единственного оставшегося в живых турка, отрезал кусок его мяса и съел, за что получил от императора орден. После прочтения таких известий за утренним чаем Россия в воображении обывателя представала зловещей, кровожадной, отсталой и агрессивной.
Справедливости ради отметим, что в этой общей вакханалии клеветы и травли Нахимова, развязанной нечистоплотными журналистами, пусть негромко, но всё же звучали голоса английских моряков, призывающих объективно оценить сражение: «Часть русского флота держалась в море несколько дней в такую ужасную непогоду, в которую ни турки, ни австрийские пароходы... не смели показываться в море. Неужели эти русские матросы те самые трусливые новобранцы из евреев, о которых нам толковали? Боевой их порядок в деле удивительный... В продолжение часа одиннадцать кораблей были потоплены, подняты на воздух или сожжены. Такого совершенного истребления и в такое короткое время никогда ещё не бывало»263.
Английские офицеры впоследствии собирали в Синопе свидетельства о битве и не могли не отдать должное мастерству и решительности Нахимова.
В начале 1854 года в Севастополь пришло письмо от богослова и духовного писателя архимандрита Игнатия (в миру — Дмитрия Александровича Брянчанинова). В молодости ему прочили военную карьеру, государь отличал его, однако после окончания Главного инженерного училища в Санкт-Петербурге он принял постриг, а в сороковые годы был назначен настоятелем Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом. Оттуда, из монастырской кельи, он внимательно следил за событиями Крымской войны, читал репортажи в газетах и журналах, переписывался с Н. Н. Муравьёвым. Святитель (он был прославлен в святительском чине в 1988 году) совершенно не видел несоответствия такого интереса к военным делам своему сану и монашескому положению, ибо, рассуждал он в письмах, «всякому православному христианину свойственно желать всевозможных благ: во-первых, православному Отечеству, во-вторых — единоплеменным и всем православным народам, наконец, всему человечеству».
Его суждения о происходящем на Кавказе и в Чёрном море сразу выдают в нём человека с военным образованием, Синоп он отметил как блистательную победу русского флота и не мог не написать Нахимову, хотя и не был знаком с ним лично:
«Милостивый государь Павел Степанович! Подвиг Ваш, которым Вы и сподвижники ваши с высоким самоотвержением подвизаетесь за Россию, обратил к Вам сердца русских. Взоры всех устремлены на Вас, все исполнены надежды, что сама судьба избрала Вас для совершения дел, великих для отечества, спасительных для православного востока. Не сочтите странным, что пишет Вам русский, не имеющий чести лично [быть] знакомым с вами. Примите дружелюбно мои строки, примите присланную при них на благословение Вам от обители Преподобного Сергия икону Святителя Митрофана Воронежского, новоявленного чудотворца. Пред этой иконой братство здешней обители отслужило молебен угоднику Божию и с нею присылает Вам свои усердные молитвы о том, чтобы Святитель Митрофан содействовал Вам к поруганию врагов...»
