Шрифт:
Закладка:
В четвёртом часу, когда сражение было закончено, к Синопу подошли пароходы и были встречены громовым «ура!». Князь В. И. Барятинский, флаг-офицер[52] Корнилова, присутствовал при встрече своего начальника и Нахимова: «Мы поднимаемся на корабль, и оба адмирала кидаются в объятия друг другу, мы все тоже поздравляем Нахимова. Он был великолепен: фуражка на затылке, лицо обагрено кровью, новые эполеты, нос — всё красно от крови, матросы и офицеры, большинство которых мои знакомые, все черны от порохового дыма, вообще весь корабль имел крайне боевой вид»254.
Нахимов пригласил Корнилова и Барятинского к себе пить чай, но сначала повёл их на балкон адмиральской каюты, откуда были хорошо видны Синоп, рейд и корабли. Смешанные чувства рождались при взгляде на пейзаж после битвы: горящий город, взрывающиеся турецкие корабли, люди, пытающиеся спастись вплавь, чёрный ночной небосклон и стаи белых птиц. «Мы замечаем стаи морских птиц и голубей, выделяющихся на багровом фоне озарённых пожаром облаков. Весь рейд и наши корабли до того ярко освещены пожаром, что наши матросы работали над починкой судов, не нуждаясь в фонарях». Фотографа в эскадре не было, и Нахимов поручил Барятинскому зарисовать эту величественную картину. «Я говорю, что это выше моих сил, но всё-таки означаю на листе бумаги главные приметные черты вида». Барятинский, отправленный Меншиковым в Тифлис с известием о победе, по дороге заехал в Феодосию, где передал свои наброски Айвазовскому. Тот напишет три картины, посвящённые Синопскому сражению.
В адмиральской каюте Нахимов угощал чаем, находился «в отличном расположении духа» и много говорил о самом сражении и предшествующих ему событиях. Барятинский заметил, что пальто командующего, висевшее в каюте, было «изорвано ядрами».
В восемь часов вечера пароходы отбуксировали корабли подальше от Синопа. «Ночь была тёмная, и шёл дождь, — записали в шканечных журналах, — но большое зарево пылавшего во многих местах города, а также и пламя от горевших судов освещало горизонт на далёкое расстояние, и Синоп мог служить в эту ночь... маяком».
Победа была одержана, но до Севастополя ещё так далеко! Значительно быстрее англичане и французы могли добраться до Синопа, и тогда избитым кораблям Нахимова с израсходованным боезапасом пришлось бы несладко. Всю ночь и весь следующий день команды работали не покладая рук. Как писал Корнилов в донесении Меншикову, рангоут и такелаж некоторых кораблей были до такой степени изранены и порваны, что «нельзя не удивляться, как на некоторых устояли мачты». Корнилов уговорил Нахимова перейти на корабль «Великий князь Константин», который пострадал в бою в меньшей степени, чем «Императрица Мария». Несмотря на большой урон кораблям, ни один из них не затонул. Сам Нахимов впоследствии, когда говорили о Синопе, неизменно замечал: удивляться надо не победе, а тому, с какой быстротой — менее чем за 36 часов — успели команды восстановить свои корабли. Скромность его была общеизвестна, и потому не приходится удивляться такой сдержанной оценке. Но его боевой друг Корнилов в письме брату отозвался о сражении в самых восторженных словах: «Нахимов задал нам собственное Наваринское сражение. Битва славная, выше Чесмы и Наварина... Ура, Нахимов! М. П. Лазарев радуется своему ученику».
Девятнадцатого ноября священство отслужило молебен. Потери эскадры составили 38 убитых и 235 раненых, потери неприятеля — более трёх тысяч человек. Пленных с тонущих кораблей насчитали до 180 человек, среди них оказался и раненый Осман-паша. Когда турецкий флагманский корабль, подбитый Нахимовым, медленно погружался в воду, команда, увидев, что командующий ранен в ногу, вытащила у него из кармана ключ от каюты, ограбила, раздела и бросила умирать. 62-летний Осман-паша стоял уже по пояс в воде и собирался принять смерть, когда подошла шлюпка с русской эскадры. Пока матросы переносили его, он всё повторял «яваш, яваш», что означало «потише». А матросы отвечали: «Знаем, брат, что теперь ты наш».
Двадцатого ноября Нахимов отправил в Синоп письмо австрийскому консулу:
«...Позвольте мне обратиться к Вам как к единственному европейскому представителю, флаг которого я вижу развевающимся в городе, чтобы Вы известили власти несчастного города Синопа о единственной цели прибытия сюда императорского русского флота. Узнав, что турецкие корабли, которые постоянно направляются к абхазским берегам для возмущения племён, подданных России, укрылись на Синопском рейде, я был доведён до плачевной необходимости сражаться с ними с риском причинить ущерб здешнему городу и порту. Я отношусь с симпатией к печальной судьбе города и его мирных жителей, и только упорная защита вражеских кораблей и, в особенности, огонь батарей вынудили нас применить бомбы в качестве единственного средства поскорее привести их к молчанию. Но наибольший ущерб, причинённый городу, определённо вызван горящими обломками турецких кораблей, сожжённых большей частью их собственными экипажами...
Сражение прошло в соответствии с разработанным планом, один из моряков сравнил его с концертом, «мастерски разыгранным... по смычку Нахимова»256.
Эхо Синопского сражения
Наскоро залатав пробоины и починив рангоут, 20 ноября корабли вышли в обратный путь, буксируемые пароходами, а спустя два дня прибыли в Севастополь. Все его жители высыпали на Графскую пристань встречать героев; крики «ура!», восторги, цветы и слёзы радости ждали их дома. Об этом торжественном моменте напоминает мемориальная доска на Графской пристани, возвещающая, что здесь в ноябре 1853 года встречали Нахимова, героя Синопа.
Двадцать третьего числа Нахимов издал три приказа по эскадре. В первом он благодарил героев: «Истребление турецкого флота в Синопе... не может не оставить славной страницы в истории Черноморского флота. Изъявляю душевную мою признательность второму флагману как главному моему помощнику, и который, идя передовым в своей колонне, так неустрашимо ввёл её в бой, гг. командирам за хладнокровное и точное постановление своих судов по данной диспозиции во время сильного неприятельского огня, равно и за непоколебимую их храбрость в продолжение самого дела... благодарю команды, которые дрались, как львы».
Вторым приказом командир эскадры назначал благодарственный молебен, после которого собирался быть лично на кораблях для поздравления: «...с такими подчинёнными я с гордостью встречусь с любым неприятельским европейским флотом». В третьем отмечал команды пароходов, благодаря которым состоялся «вывод флота из Синопа с повреждённым рангоутом при огромной зыби и ввод его в Севастополь».
В рапорте Меншикову были представлены к награде 155 офицеров. «Нижним же чинам вообще за истинно русскую храбрость и присутствие духа во время боя, за неутомимую
