Вдруг Сармат широко распростер крылья, и те перестали трястись. Его горло прекратило издавать надсадный рокот загнанного зверя. У Красонь-холма хватало иных звуков – и крика, и звона, и хрупанья, но вмиг Совьон показалось, что без Сарматова жалобного воя стало очень тихо.

Совьон не ожидала, что в нем осталось столько ловкой прыти. «Пожалуй, – подумалось ей, – сам Хьялма не ожидал».

До чего юрко Сармат-змей ушел от нападения!..

Как угрожающе он расправил крылья.

Будто и вовсе не был ранен.

Теперь Сармат сам метнулся к Хьялме и набросился внезапнее, чем молодой хищник, и резвее, чем стрела. Совьон много раз видела, как сражались животные, и даже с такого расстояния ей не представилось сложности предугадать, что сделал Сармат, закрутивший врага в лихом налете.

Стремительнее, чем сумело бы осознать любое живое существо, он мордой подался к шее, не защищенной гребнями наростов, – и вгрызся Хьялме в горло.

Совьон стала такой рассеянной, что лишь чудом удержалась в седле, а не рухнула во второй раз. Ей потребовалось время, чтобы успокоить понесшего коня, обезумевшего от ревов в поднебесье. Ее почти пронзили копьем. Почти защемили выстроенным каменным рядом. Руки Совьон дрожали так, что из них выскальзывали поводья; о нет, решила она, не может такого быть. Драконы сражались высоко. Вероятно, ей не то привиделось…

Пустошь сотряслась от грохота.

Люди закричали – незнамо что и на каком языке.

Совьон пустила коня рысцой и обернулась. Она даже сорвала с головы шлем, чтобы ничто не мешало ей рассмотреть то, что представилось: огромное драконье тело, лежавшее на ратном поле изломанной белой грудой.

И тогда Совьон захлестнул такой ужас, какого она не знала уже давно.

Яхонты в косах VI

Двор для ратных упражнений утопал в солнечном свете и цветочных запахах, – княгиня Ингерда любила цветы, и у халлегатского терема для нее разбили столько садов, что сладкое дуновение черемух и груш становилось осязаемым.

– А! – закричал Сармат, отброшенный ударом Ярхо. – Ах!

Он выпустил меч – первый настоящий, не деревянный, – и осел на землю, прижав ладони к животу.

В пятнадцать лет в Ярхо гуляла неуемная сила, с которой было непросто сладить не то что приставленным ратникам да дядькам, – он сам не всегда мог удержать себя в узде. Но в тот раз он не сделал ничего из ряда вон – с младшими братьями Ярхо не позволял себе увлекаться боем. Догадывался, чем это было чревато.

– Ой-ей, – всхлипнул Сармат. Лицо его вытянулось, рот округлился, глаза страдальчески закатились.

Ярхо живо представил: сейчас к ним сбежится люд. И пойдет-поедет.

Мать разрыдается так, что лишится чувств. Няньки, приглядывающие за меньшими из его братьев, будут причитать – ах какой славный был княжич, жаль, что так мало прожил…

– Сармат, – произнес Ярхо одновременно сурово и обеспокоенно – говорить не сурово он уже разучился. – Что с тобой?

В ответ Сармат лишь застонал. Ярхо убрал оружие, в несколько шагов пересек расстояние между ними и склонился; послышался топот – так спешил к ним на вопли ратник, призванный наблюдать за княжичами, упражняющимися в воинской науке. Но княжичи выросли, а ратник постарел – куда ему уследить за ними, любящими утечь из-под надзора на пустующий двор?

– Послушай, – заметил Ярхо требовательно. – У тебя даже крови не…

Сармат взвился с места. Упруго прыгнул на брата, вцепился в шею, а Ярхо покачнулся, хотя и устоял, – в тринадцать лет Сармат сложением больше походил на мальчика, а не на юношу. Однако когда тот неожиданно ткнул ему в живот тупым концом ножа, выдернутого из-за голенища, Ярхо согнулся. Сармат хватки не ослабил – и сумел его повалить.

– Что ты творишь? – обиженно заорал Ярхо, поднимаясь.

Сармат стоял против света, светящийся и рыжий, как солнышко. Он заливался хохотом, и растрепанный ратник, прибежавший в тот миг, замер в нерешительности: кому плохо?

– Я тебя победил! – смеялся Сармат. – С ума сойти!

– Нет, – шикнул Ярхо. – Так не пристало сражаться мужчине и воину.

– Ой ли? – усмехнулся брат дерзко, тут же отпрыгивая на почтительное расстояние – если оскорбленный Ярхо надумает надрать ему уши. – Вспомни-ка, Ярхо, было такое условие: если я уложу тебя на лопатки, я победил. Имеет ли значение, как я это сделал?

– Имеет! – взревел Ярхо. – В поединке! С мечом в руке! А не как крыса!

– Да ну, – фыркнул Сармат. – Стал бы я соглашаться на этот спор, если бы итог был так очевиден? Ты вон какой здоровый вымахал, мне что, тебе всегда проигрывать? Нет уж, каждый использует то, в чем он хорош.

Ярхо не нашелся, что ответить, – в чем-чем, а в своевременных ответах он никогда хорош не был. Он побагровел от гнева – ему, взрослому княжичу, уже ходившему с дядькой Тогволодом в походы, проигрывать непутевому младшему брату казалось делом унизительным. Сармат не стал дожидаться, когда Ярхо перейдет от размышлений к действию, подхватил свое оружие и юркнул прочь со двора – мимо ратника, рассеянно топтавшегося на месте.

От досады Ярхо пылал. Ему ужасно захотелось с кем-нибудь подраться, но подходящих противников не было; тогда он, не разбирая дороги, тяжеловесно пошел в сторону садов – мерить шагами ухоженные матушкины тропки, надеясь остыть.

Не получалось. Ярхо вновь прокрутил в голове издевательские слова Сармата и чуть ненароком не смел цветник с ирисами, когда степенный голос спросил его:

– Что стряслось?

Он не заметил Хьялму, сидевшего в тени фруктовых деревьев, за столом для трапез на воздухе. На столешнице перед братом лежала увесистая рукопись – учителя запрещали им даже косо дышать на труды, не то что выносить их в сад, но и Хьялма не всегда следовал правилам. Особенно если кашель скручивал его в духоте теремных комнат.

Хьялма смотрел цепкими холодными глазами, и Ярхо буркнул:

– Сармат.

Однако понял, что больше ничего не скажет – не хватало ему ябедничать на мальчишку. Хьялма и не выспрашивал.

– Садись, – предложил брат, и Ярхо, хотя больше всего сейчас желал пойти и сломать какое-нибудь маленькое деревце, отчего-то покорно устроился рядом.

Хьялма умел внушать необъяснимое спокойствие – ледяное, как северные халлегатские озера.

– Сармат, – повторил Хьялма, хмыкая. – Хитрый ребенок. Он меня раздражает.

Ярхо кивнул.

Брат был высок, но Ярхо почти догнал его в росте. В восемнадцать лет Хьялма казался не то что взрослым – старым. И самым неприглядным из старших княжичей: если на Ярхо, вошедшего в силу и не успевшего получить самые страшные из своих шрамов, не заглядывалась только редкая девка, а Сармат уже обещал вырасти из