Шрифт:
Закладка:
– Маки? Что потом?
– Потом они из палатки вышли. Там машину одну как раз догнали, с уродами этими, и в лагерь привезли. Я подождал, а потом зашел внутрь.
– Ты – что?
– Внутрь зашел. У них, представляешь, бумаги на столе. Нормальная история вообще? Я еще подумал, что брежу. Привиделось все и прислышалось. Ну кто на столе бумаги оставляет? Даже в кино хотя бы компьютер с паролем. Прикинь, бумаги!
– Потому что уверены, что никто не зайдет в палатку командования без разрешения. Что за бумаги?
– Я не все посмотрел. Но вот. Что успел.
Он вынул из кармана куртки телефон, потыкал в экран и протянул Алисе. На экране был криво сделанный снимок листа А4, по которому шел текст. Алиса увеличила изображение и всмотрелась в строки на незнакомом языке. Если бы Марко не рассказал, откуда он родом, она вряд ли определила бы даже примерное родство с известными ей языками.
– Слышь, русская. Ты ж пресса. Вы ж знаете, что с таким делать. Да?
Алиса полистала снимки страниц. Очередная фотография сменилась круглым радостным лицом Марко и тремя незнакомыми бритыми парнями. Снимок был сделан с руки снизу вверх, на фоне тянулся бетонный забор с огромным портретом не то футбольного игрока, не то тренера, исполненного из баллончиков.
– Присядь рядом. Ты переводил?
– Да я не всё. Я ведь и знаю-то немного совсем, да и то позабыл. Что понял, там перевел, а кое-где вообще кажется, что не по-нашему, а шифром каким-то, что ли, отдельные слова идут.
– Наверное, то, для чего в этом языке нет слов. И что перевел?
– Это тест какой-то. Танцор балета, в общем, верно изложил. Они, кажись, проверяли, как люди себя поведут, когда… когда вот так вот будет. Когда вот так вот с ними.
– Придумали, значит, новый мир и отдали тем, кто сможет его построить и проверить, – кивнула Алиса. – Антиутопия из «Икеи», собери сам. Просто отлично.
Марко ткнул пальцем в экран и перелистнул страницу.
– Вот тут про передачи какие-то. Типа трансляции, что ли. Тут я совсем не понял и тут тоже. Здесь прямо про ввод войск. Их наготове держали. Вот, и сроки есть. Они… они же с нами… мы что же для них, крысы, бре, в лаборатории какой-то гребаной, что ли? Русская? Слышь? Ты же умная. Ты же с самого начала все знала! Ну скажи, зачем так!
Алиса прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Что сказать растерянным мальчикам, которых так хотела сохранить мальчиками и уберечь от всего, что заставило бы их повзрослеть, но раз за разом толкала их к встрече с миром, в котором нет роскоши быть мальчиками – и неважно, сколько тебе лет. Что сказать, когда они ждут, что кто-то взрослый объяснит, из чего и почему мир создан таким, а главное, что делать с этим знанием.
Проблема в том, что в этой комнате прямо сейчас не было ни одного взрослого.
– Элис.
Она вздрогнула. Воздух в комнате словно застыл от присутствия чужака. Алиса открыла глаза и увидела, как Марко торопливо прячет телефон. Мика приподнялся, чтобы развернуть свой стул, и сел ровнее. Теперь он сидел в три четверти к Алисе: не отвернулся от нее и все равно заслонял спиной.
– Она только что проснулась, – сказал Мика по-английски.
– Очень вовремя. Элис, мы можем поговорить?
– Она… – начал Мика, но Алиса махнула рукой.
– Все в порядке. Дайте нам пару минут.
Мика вышел из палатки последним. Перед тем, как идти, он коснулся плеча Алисы и сказал:
– Я буду снаружи.
Алиса смотрела ему вслед, пока Мика не скрылся за клапаном палатки.
Эпилог
Выдался еще один золотой, умытый солнцем день. Свет отражался на зелени деревьев, на зеленых и рыжих полосах полей, уходящих к горизонту. Где-то далеко отсюда полотнища солнечного света падали на фасады зданий в стиле модерн в центре на пешеходной Кнез Михайловой, югославские многоэтажки в «блоках» и стильные стеклянные фасады деловых кварталов Нового Белграда.
На звенящее голубое небо с редкими перьями облаков было больно смотреть. Алиса прикрыла глаза и подставила лицо солнцу. С непривычки пощипывало щеки. Это было приятно. Две тонкие струйки табачного дыма вились вверх и растворялись в прозрачном утреннем воздухе.
– Полчаса прошло, – сказал Мика. – Как думаешь, где они?
– На полпути. На машине на полной скорости и без остановок как раз полчаса до города. А тут все-таки военная техника, люди. За час доберутся. Как Марко?
– Врач говорит, его еще сутки минимум будут в госпитале держать. На всякий случай продолжат от всех изолировать. Взяли кровь. Говорят, с чего бы здорового парня полночи тошнило с температурой под сорок, если не инфекция.
– Ага.
Марко начало тошнить почти сразу после того, как они втроем вышли их палатки Алисы. Перед тем, как его увели в санчасть, он передал телефон Мике. Сейчас они вдвоем молчали о том, что Мика носил в кармане, как будто до последнего пытались оттянуть момент, после которого больше нельзя будет не принимать решений.
– Алиса?
– Мм?
– Ты меня ненавидишь?
Она открыла глаза и повернулась к нему. На сигарете Мики нарос столбик пепла. Алиса протянула руку и легонько стукнула по бумаге кончиком указательного пальца. Столбик опал серыми хлопьями обоим под ноги.
– За что?
– Если бы не я… если бы у нас не было тогда урока, ты бы не пошла в школу. А если бы ты не пошла в школу…
– Мика, стоп.
Она знала, куда идет этот разговор. После Египта Алиса обратилась к психотерапевту. Сухая равнодушная женщина едва ли старше ее самой, со сжатыми в суровую нитку губами, рассказывала ей про стадии горевания и говорила, что бесконечные «что было бы, если бы» – это стадия торга, попытка отвоевать у смерти то, что с самого начала невозможно отвоевать. Так говорит отчаяние, которое толкает к поиску всесилия там, где нужно найти смирение. «Никто не знает, что было бы, если бы, – говорила женщина. – Вам придется научиться с этим жить». Алиса злилась, бросала терапию, а потом все равно возвращалась после очередного задания, все чаще – с похмелья, пока однажды не приехала пьяной. Тогда она разбила стеклянный столик в кабинете, а потом расплакалась
