Шрифт:
Закладка:
– Уже буду пьяная.
– Поэтому подумай не ради премии.
– О чем?
– Ты знаешь! Мы вошли сюда меньше суток назад. Ты здесь с самого начала. Мы видим последствия. Ты видела историю. Да, перед заданием мы все себе говорим, что никто другой не сможет рассказать историю так, как это сделаем мы. В этом есть доля правды и доля магического мышления. Но сейчас тот случай, когда ты по-настоящему можешь то, чего не может никто из нас.
– Хочу присесть. Не внутри.
За тремя рядами палаток нашлось травянистое плато, обсаженное невысоким кустарником по краям. Наверное, раньше оно пустовало, а сейчас на нем стояли несколько импровизированных сидений из тяжелых автомобильных покрышек. Стэн усадил Алису на ближайшее, а сам остался стоять.
– Ну так что, Элис? Не отвечай сейчас. Просто подумай.
– Стэн…
– Это ведь ты всегда говорила: «Если не эти люди, то кто? Если не они расскажут свои истории, как мир узнает о том, как все было на самом деле?». Сейчас ты сама – одна из этих людей.
Говорить становилось сложнее. Алисе пришлось подышать и собраться с силами, чтобы выдавить:
– Мы давно не виделись.
Стэн оборвал свою речь. Посмотрел на Алису и медленно кивнул с пониманием, а она невесело усмехнулась в ответ.
– Понял. Лет пять назад ты бы, может, еще купилась, да? Хорошо. Не отвечай сразу. Просто побудь с этим, я о большем сейчас не прошу. Поговорим позже. Сейчас привезут первые машины с беженцами. Мы все будем сопровождать встречу и расселение. Я приду к тебе вечером рассказать, как прошло, хорошо?
Перед тем, как уйти, Стэн оставил ей свою пачку сигарет и зажигалку. Алиса смотрела, как он возвращается к палаткам пружинистым шагом, как здоровается с кем-то из военных за руку и они на пару жестикулируют о чем-то в сторону остального лагеря. Наверное, не стоило сейчас курить с ее-то глоткой. Но она привычно прикусила фильтр и раскурила.
Мика подошел неслышно. Она почувствовала его кожей, как и всегда. Потянулась ногой и легонько пнула носком кроссовка соседнюю шину, без слов приглашая сесть, и протянула ему пачку с зажигалкой. Сейчас она могла его нормально рассмотреть. Поймала себя на той же мысли, которую думала, когда помогала ему выбраться из оставленной машины на Новом Белграде. У Мики были глаза человека, с которым что-то случилось без возможности отката.
Они скурили по две. Сизый дым тонкими струйками поднимался к чистому умытому небу. Солнце грело кожу, ласкало ссадины и синяки. Говорить не хотелось, но пришлось, когда Мика спросил:
– Значит, вот это ты?
Он повел рукой в сторону лагеря. Вопрос был странный, размытый, но Алиса поняла.
– Да. Это – я.
– Я ведь никогда не спрашивал, чем ты занимаешься. Я вообще о тебе никогда не спрашивал.
Алиса пожала плечами.
– Ничем.
Мика покачал головой.
– Не похоже.
Алиса затушила окурок о землю.
– Ты – журналистка, да?
– Военная.
Слова шли через силу, и она цедила их по одному.
– Журфак. Бросила. Потом Босния. Чечня. Судан. Египет. Сирия. Потом вышла.
– А они хотят, чтобы ты вернулась.
Алиса кивнула и дернула уголком рта.
– Обещают славу.
– Поздравляю.
Алиса не поняла, шутит он или говорит серьезно. Нахмурилась и вопросительно кивнула.
– Ну, как же. Ты сможешь вернуться. Снова работать. У тебя может быть хорошая жизнь. Будешь известной. Будешь лучшей.
Алиса покачала головой. Ей бы не хватило сейчас слов объяснить, что если она вернется, будет делать то же самое, что и последние пять дней, только под вооруженной охраной и за деньги. Это звучит как хорошая жизнь? Неужели за все это время Мика так и не понял ничего? Но может, это и хорошо, если не понял. Тогда, наверное, не нужно объяснять.
Она сама не поняла, откуда взялись силы скрипеть слово за словом там, где, казалось, больше нет никаких сил на слова.
– Лучшие не возвращаются. Вот ты – лучший. Чистенький. Красивый. Девочки хотят быть с тобой. Мальчики хотят быть тобой. Куришь красиво. Спишь. Красивый, даже когда грязный, в багажнике, лицо испорчено. Дело ведь не в лице. Я тебя на фейсбуке читала. «Шагай, будто целуешь землю ногами». «Учитель не учит, а дает возможность научиться». «Мы для себя цель, а не средство». С сердечками. Понимаешь? С сердечками!
Где-то вдалеке раздался звук въезжающих на территорию тяжелых машин, а вскоре донесся приглушенный расстоянием гомон человеческих голосов.
– А ты это ненавидела.
– А я это ненавидела.
– Я тебя видел под окнами на милонгах. Ты бы, наверное, и сама бы окна разбила.
– И торшеры уродские сломала. И диван изрезала.
Голоса приближались. Теперь с обсаженного кустами пятачка было видно, как идут группками люди в сопровождении конвоя в голубых касках, как им показывают на палатки.
– Ты все равно возвращалась.
– Да. А когда увидела, как другие бьют окна, было слишком поздно. Я пыталась, Мика. Честно. Думала, если спасу хоть что-то, мне найдется место в этом мире с тупыми торшерами.
– Ты спасла меня.
– Разве?
– Разве нет?
Алиса помолчала. Втоптала окурок поглубже в землю носком кроссовки.
– Расскажи, что случилось после взрыва.
Она не успела договорить, когда Мика начал вставать с шины. Лицо у него изменилось, и Алиса не сразу поняла, что не из-за вопроса. Мика смотрел мимо нее в сторону лагеря. Алиса обернулась и увидела Марко и Ивану у крайней палатки. Каждый держал в руках сложенное армейское одеяло и еще что-то поверх. Вместе с ними стоял рослый мужчина, который даже отсюда показался Алисе знакомым.
– Папа, – шепотом сказал Мика.
И всхлипнул.
Глава 32
Трое сидели на шинах, курили и пили кофе, который Марко принес с полевой кухни. Мика остался с отцом в пустой палатке. Две коричневые пластмассовые кружки так их и не дождались, и кофе в них остыл. Разговор тоже не дождался. Ивана поерзала на шине и почти коснулась своим коленом ноги Марко.
Заговорили все разом.
– Я не смогла за тобой побежать, – сказала Алиса Иване.
– Я не виновата, – сказала Ивана в никуда.
– Я пытался, – сказал Марко Алисе.
Голоса и слова переплелись. Трое замолкли, а потом нервно засмеялись.
– Камень-ножницы-бумагу давайте, бре, выкинем.
– Давай первый, Маки. Мы с Иваной видели вас у башни. Мы прятались за тележкой. Вы с Микой что-то
