надоело возиться с тобой или оставь меня в покое, или прости. Хватит с меня, что в одну минуту ты целуешь, а в следующую говоришь, как сильно ты меня не ненавидишь.

— У тебя нет права злиться на меня. Ты чуть не убил моего отца, а потом солгал мне об этом!

— Он был гребаной работой, ничем не отличающейся от других заказов, которые я выполнял за всю свою карьеру. Я не знал тебя, когда соглашался. И уж точно не знал, что потом влюблюсь в тебя. Люди совершают ошибки, принц. Может быть не ты, ведь ты такой идеальный, не так ли? Но мы, простые люди, совершаем.

— Я совершал ошибки, — сказал Джулио, защищаясь, — но дело не во мне. Дело в тебе. Хватит пытаться все перевернуть.

Я хмуро уставился в землю. Был слишком измотан, слишком сильно болело сердце, чтобы продолжать разговор. Я принял побои в той темнице ради него, поехал в Палермо убить Бускетту, чтобы обеспечить его безопасность. Отдал все свои деньги. Я не знал, как еще доказать свою правоту.

Я хотел, чтобы он ушел.

Подняв топор, положил свежее бревно на пень.

— Ты сказал то, что хотел сказать. Теперь можешь уходить, — я занес топор над головой и с размаху опустил вниз. Едва зажившая рука пульсировала при каждом ударе. Но я ничего не замечал.

— Господи боже, какой же, ты упрямец.

Смешно слышать подобное от него.

Я молчал. Грудь горела, страдание душило сердце, и я боялся, что через мгновение начну умолять. Поджав губы, я старался не выставить себя еще большим дураком перед этим человеком.

Прошло несколько минут, и единственным звуком был звук лезвия, рассекающего дерево. Стук поленьев, когда бросал их в кучу. На заднем плане блеяли овцы. Я не проверял, ушел ли он. Твердил себе, что мне все равно.

Потом подошел Джулио и осмотрел кучу дров.

— Это все только за сегодня?

Я расколол еще одно полено в ответ.

— У тебя идет кровь, Алессио.

Я посмотрел вниз. Волдыри на ладонях лопнули, рукоятка топора окрасилась в красной цвет от крови.

Джулио неожиданно оказался передо мной, отобрал топор и схватил меня за запястья. Я попытался вырваться, но он держал крепко, осматривая мои руки.

— Пойдем в дом. Позволь мне их перевязать.

— Мне не больно.

— А будет. Не знаю, почему ты не надел перчатки, — он схватил меня за запястье и потащил в сторону фермы. Его хватка была сильной.

Он прикасается ко мне.

Я расслабился, и позволил ему завести меня внутрь.

— Сядь на табуретку, — сказал он. — Я принесу аптечку.

Я сделал, как было приказано, и положил свои пульсирующие руки на стойку. Мрамор охлаждал мою перегретую кожу. Через несколько секунд Джулио вернулся, неся аптечку. Затем подошел к раковине и включил воду.

— Давай сначала промоем руки.

Подойдя, я встал рядом с ним у раковины. После того, как он проверил температуру воды, Джулио протянул мне руки. Положив ладони на его ладони, он осторожно опустил их под воду. Я вздрогнул и попытался отстраниться, но он держал крепко.

— Зачем ты это с собой сделал?

У меня не было подходящего ответа, поэтому промолчал. Он взял мыло и начал мыть мои руки. Его прикосновения были легкими и осторожными. Мы стояли так близко, что плечами соприкасалась друг с другом, и я мог видеть каждое движение его груди. Взмах его ресниц, когда он моргал. Щетину на его челюсти и легкий изгиб верхней губы.

— Перестань так смотреть на меня, — тихо сказал он, все еще занимаясь моими руками.

— Ничего не могу с собой поделать, — признался я. — Siе bello.(Ты красивый.)

Он подставил мои руки под воду, чтобы смыть мыло.

— Отдав мне деньги, ты не вернешь меня обратно.

— Я знаю, — и я знал. То, что произошло между нами, нельзя было исправить. Он ясно дал это понять.

Он выключил воду и достал из ящика чистое полотенце. Затем осторожно вытер мои руки.

— Ты планируешь жить на этой ферме до конца своих дней?

— Мне здесь нравится. Что с ней не так?

— Здесь все не так. Садись и дай мне наложить повязку.

Мы молчали, пока он накладывал мазь на раны, и обматывал руки бинтами. Когда Джулио закончил, отодвинул аптечку и оперся руками о стойку. Измученные голубые глаза встретились с моими.

— Вся моя жизнь была сплошными секретами, Алессио. Мне казалось, что ты единственный, что у меня есть, и что было правдой и честностью. Но даже это было ложью.

Не отрывая от него взгляда, я в последний раз сказал ему правду.

— Мне жаль. Если бы я мог вернуться назад и все изменить, я бы это сделал.

Он потянулся в карман пиджака и достал пачку сигарет. Длинными пальцами вытянул сигарету и поднес ее к губам. Щелчок зажигалки, и он втянул щеки, вдыхая никотин и химикаты. Белый дым заполнил пространство между нами.

— Я прошу прощения за то, что сказал в холмах тем утром, — тихо сказал он. — О твоих родителях.

«Ты мне не нужен и я тебя не люблю. Так же, как и твои родители».

— Но разве это не правда? — я безразлично пожал плечами.

— Мне не следовало этого говорить. Я разозлился и хотел сделать тебе больно.

Джулио смотрел в окно и продолжал курить. Наконец, он спросил:

— Как там овцы? Они скучают по мне?

— Я подкармливаю их, поскольку они слишком худые, видимо не доедали, пока никого не было.

— Могу сказать то же самое о тебе, — он окинул меня взглядом.

Я ничего не ответил. Знаю, что выгляжу ужасно. Вот что делают с человеком страдания и сожаления. Джулио все еще был великолепен. Если не считать привычки курить, он выглядел точно так же.

Мы сидели в тишине, пока он докуривал сигарету. Между нами была невидимая стена, и я не знал, как ее разрушить. Да и смогу ли вообще. Я смотрел, как догорает бумага на его сигарете. Что случится, когда он докурит? Он уйдет?

— Поужинай со мной, — слетели сами собой слова с губ.

Он пригвоздил меня к месту своими светло-голубыми глазами.

— Здесь?

— Sì, certo.

— Ты готовишь?

Мы оба