Соловья или Соловьева, были открыты и атакованы на одном маленьком островке, и, при совершенной невозможности, ни избежать, ни защищаться, многие из них низвергались с утеса. Но неизвестно, оттого ли они бросались, чтобы не сдаться живыми в руки Соловья, или оттого что были теснимы от нападающих. Кроме этого события и подобных в тогдашнее время, едва ли когда-нибудь был случай, показывающий их малодушие или неравнодушие. Алеут, сколько равнодушен в печали, столько же равнодушен и в радости. Он умеет ценить всякое благодеяние ему оказанное, и даже различит существенное прочное от блестящего; но никогда не обрадуется чрезмерно и не от чего ни придет в восхищение. Правда, на лице его видно бывает удовольствие, но всегда спокойное и умеренное. Даже дитя, после долгого поста, не схватит любимого куска с жадностью и не покажет на лице радости, свойственной его возрасту.

Очевидно, что главною причиною такого равнодушия алеутов есть первая и главная черта их характера — терпеливость. Но ужели в них совсем нет никакой чувствительности и раздражимости? Нет! Этого от них нельзя отнять. В них видна нежность к детям, и. они оскорбляются даже презрительным взглядом; но то и другое умеют удерживать и скрывать.

5) Алеут очень неприхотлив и совершенно равнодушен к стяжанию, не говорю уже богатства, (потому что и самый богатейший из них, выключая его байдарки и промысловых орудий, едва ли имеет состояния на 200 или 300 рублей); но даже излишних вещей. Он считает себя довольным, или, по крайней мере, не жалуется на свое состояние и никогда не ищет улучшения, даже и тогда, когда бы имел одно только самое необходимое платье. (Каковых примеров больше половины всего числа). Спросите его, доволен ли он и хочет ли быть богаче? Он вам скажет, то и другое, т. е., нельзя сказать, чтобы алеут совершенно не имел никакого желания улучшить свое состояние. Это не свойственно человеку. Но это их желание, в сравнении с другими образованными народами, чрезвычайно умеренно, слабо и, можно сказать, ничтожно. Если алеут имеет случай достать, или дают ему что-нибудь, то он не откажется и возьмет даже с некоторым удовольствием. Есть у алеута излишние вещи, он ими пользуется, как умеет; но без привязанности, так что всегда готов переменить их на другие, совсем неравностоющие, если только те покажутся ему пригоднее и нужнее; как это видно из обычая торговли. — Нет у него не только излишних, но даже и таких, без коих он не может обойтись, — он не заботится много, не хлопочет и даже не думает.

6) Если алеут равнодушен к стяжанию имения, то натурально, что для него чужда зависть, и особенно та злая зависть, которая ненавидит отличных, — она совсем не может иметь места в его сердце. Это они доказывают своими поступками и особенно на промысле бобров, который для алеута составляет более охоту, чем выгоду; он очень доволен и тем, если удается ему попасть стрелкою уже в подстреленного бобра; и со всем усердием готов гоняться за бобром, хотя целый день, несмотря на то, что он уже знает, что из этого бобра не достанется ему ничего. Упромысливший несколько бобров охотно отдает их или тому, кто ничего не добыл, или какому-нибудь больному старику, или родственнику.

Хотя исправный алеут и более уважается между своими собратьями, чем ничего не имеющий; но алеуты в нем уважают не имение его, но его трудолюбие, бойкость, ловкость и уменье упромыслить зверя. Напротив того, не имеющий подобных качеств, если бы как-нибудь и сделался богатым, или исправным, то он скорее получит насмешки от своих собратий, нежели какое-либо предпочтение.

7) В алеутах, при всем их хладнокровии и равнодушии, видна любовь к детям и детей к родителям, и даже, нередко, в такой степени, какая свойственна только нежным сердцам; но нежности и ласканий не увидите никогда. Так — отец и мать во время голода заботятся единственно о детях своих; нередко случалось видеть, что малютки сыты и довольны тогда, как родители их истощали от голода. Самый лакомый кусочек и самое лучшее платье родители берегут для детей своих; и все, что только могут сделать для них — они делают, например, в бобровых и других промыслах, при больших переездах, старик — отец, или дед, садится в одну байдарку с малолетним сыном или внуком своим, и не щадит последних сил своих для того, чтобы сберечь его здоровье и предохранить от надсады. Большим и лучшим этому доказательством может служить прежний их обычай (впрочем, не общий), с печали по любимом сыне своем или племяннике лишать себя жизни. Например, если сын или племянник, упал с утеса, то и отец или дядя, также кидался с утеса; если тот утонул, то и они бросались в море[69], и проч. Но если он был убит кем-нибудь, то они старались отмстить.

Равным образом и дети, если не все, то многие, умеют быть благодарными и почитать своих не только родителей, но и дядей, дедов и крестных отцов. Никогда не слыхано такого примера между алеутами, чтобы дети явно оскорбили своих родителей; но, напротив того, очень часто они не дорожат собственными выгодами для того, чтобы увидеть родителей и спокоить их на старости. Это особенно доказывают многие из живущих на островах Прибылова. Был пример, что двое из хороших и умных алеутов были в С.-Петербурге и имели случай даже там остаться; но несмотря, что им, так сказать, сыпались деньги за их байдарочную езду и, что водки и табаку уже не нужно выпрашивать было и за деньги; они все это оставили для того, чтобы видеть и спокоить своих престарелых матерей, и оба исполнили это. Один из них (Овсянников), очень полюбивший Россию, с 1820 года поныне (1834), самым нежным, примерным образом, достойным образованнейшего сердца, заботится о своей дряхлой матери, доставляя ей все возможное спокойствие (другой же товарищ его помер). Такой пример отнюдь не редок между алеутами; но я о нем упоминаю особенно потому, что сам, несколько раз проживая у него во время моих путешествий, с сердечным удовольствием видел эти простые, неподдельные и чистые заботы от пятидесятилетнего сына и его жены, — и с каким терпением, с какою безропотностью, они, не имея у себя никакой прислуги, переносили неприятности, неизбежные при дряхлости и слепоте их матери.

Доказательством любви детей к родителям может служить также и то, что многие любимую жену свою (и только любимую) называют матерью анан, а жены — мужа своего сыном или отцом. Они первое дитя свое всегда называют