В другое время мы, едучи в байдарках, в половине нашего пути, встречены были противным ветром (легким) и сильным дождем. Не находя удобным пристать у ближайшего берега, мы должны были ехать до лучшей, известной пристани, и поэтому переезд наш продолжался сряду 141/2 часов. Один из бывших со мною алеутов не имел с собою совершенно ничего, кроме изношенной парки и такой же камлейки. Неожиданный нами дождь промочил его до костей; но несмотря на то, по прибытии нашем на место, он, так как и все прочие, спокойно занялся устройством палатки, собиранием дров и проч., нисколько не заботясь о самом себе. Когда, по окончании дела, все уселись подле огня, он был весел и шутил со своими товарищами, слегка выжимая бывшую на нем парку, мокрую как лужа, и так беззаботно, как будто занимался делом, совсем до него не касающимся. Если бы ему товарищи не дали другой парки, то он также безропотно и спокойно лег и ночевал бы в своей мокрой.

Вот как терпелив алеут! И неудивительно, потому что он родится и вырастает в холодной юрте и в детстве своем почти всегда бывает полунагой и полусытый. При недостатке пищи, почти всегда неизбежном, мать его утешает только тем, что вот скоро обсохнет лайда, или скоро перестанешь ветер; и — он, хочет или не хочет, но должен этого дожидаться; а между тем, время от времени, примером других и привычкой, научается быть терпеливым и нечувствительным к страданиям, сперва телесным, а потом и душевным.

2) Алеуты не имеют склонности к воровству. Это замечено с самого первого прибытия русских на здешние острова. Доказательством этому служит то, что у них ни прежде, ни ныне, нет ни замков, ни затворов, и все лежит открыто. Нельзя сказать, что они ничего не воруют. Нет! Почти каждый из них сам сознается в этом; но воровство их так мелочно, так детско, что почти не стоит названия воровства. Алеут украдет только в самой крайности, но и тогда столько, сколько ему нужно для первого удовлетворения своей нужды. Всего скорее он украдет из пищи, а из других вещей, каких бы то ни было, он не возьмет никогда и ничего, хотя бы имел удобнейший случай. Надобно сказать, что и при крайней нужде (в табаке и дровах и проч.), он не ищет случая украсть, а берет, так сказать, мимоходом.

Почему алеуты не склонны к воровству? Оттого ли, что некуда девать украденного? Или оттого, что они боятся наказаний за воровство? То и другое справедливо, потому что, в самом деле, при таком малолюдстве и самый искусный вор подумает, куда и как сбыть украденное; а наказаний — кто не боится? А особенно они. Ближайшей же, по мнению моему, этому причиной есть то, что алеуты, всегда и при всех положениях, довольны своим состоянием (как об этом будет сказано ниже); а в случае нужды он надеется на свое терпение. Кажется, также немаловажной причиной этому есть и их беспечность и леность. Алеут не заботится о завтрашнем дне, потому и достает только на один день. Упромыслить же или, все равно, украсть более, ему не нужно и лень. Но если принять в соображение, что и в прежнее время они никогда не имели привычки воровать, и воровство у них не было каким-нибудь удальством, как например, у колош, а всегда считалось постыдным и грехом: то это сделалось уже обычаем и перешло в самый характер.

Во все время пребывания моего в Уналашке, кажется, один только раз было воровство между алеутами, и, разумеется, самое незначительное. При большом съезде алеутов в главное селение, один молодой алеут украл торбаса, и с первого раза был открыт. Правитель Уналашкинского отдела предал виновного собственному суду алеутов. Надобно было видеть эту забавную сцену. Бедный виновный стоял безответен, с поникшею головою, а взбесившиеся судьи, т. е. все старики и пожилые, каждый порознь и все вместе, как петухи, подбегали к нему, и с какими-то жестами, похожими на судорожные движения, делали ему жесточайшие выговоры: что он срамит всех алеутов, что им стыдно теперь приехать в гавань, и проч., и наконец хотели наказать его, если бы позволил им то правитель. Этот несчастный очень долго был в опале и старался, как можно реже, быть в главном селении.

3) Алеуты, в исполнении своих желаний и обещаний, тверды до невозможности, или, сказать лучше, упрямы, в полном значении этого слова. Эта сильная черта их характера бывает причиной и добрых, и худых поступков, например: если алеут, по убеждению кого-нибудь, или по собственному своему произволению, захочет исполнить какое-либо дело, разумеется, не противозаконное: то, как бы оно ни было трудно, лишь бы только было возможно, он непременно исполнит его, в самой строгой точности, даже несмотря на то, что это явно будет стоить ему здоровья, и что оттого не получит он ни малейшей прибыли и выгоды. Но зато, если он заупрямится, то, кажется, никакие ласки и обещания и никакие выгоды не в состоянии принудить его переменить свое намерение. Конечно, угрозы и страх наказаний, которых он боится ужасно, и даже выговоры всегда могут иметь свое действие над ним и принудить исполнить то, что требуется; но исполнение это будет самое неусердное, и точно, что называется, с рук да с ног. Эта черта видна даже в детях. Впрочем, и самые наказания, если они будут употреблены безрассудно, то, вместо ожидаемой пользы, более ожесточат его. Это я могу доказать примером: одна молодая девушка 15 лет, по обстоятельствам, принуждена была показать на одного человека, в деле очень серьёзном, совсем не имея понятия о следствиях этого; чрез 9 же дет открылось, что она показала совершенно ложно, по научению других. Но показавши один раз, она не хотела переменить своего слова, и под жестоким наказанием говорила одно и то же.

4) Алеут очень умеет чувствовать печаль и радость; но очень равнодушно встречает и переносит их. Всякой горестью, или потере кого-либо близких сердцу, он будет тронут и даже может быть поражен; но никогда не придет в отчаяние. А чтобы плакать, стонать, или рыдать, то это неслыханное дело даже между женщинами и детьми. Говорят, или говорили, что они склонны к самоубийству. Не знаю, на чем основано такое замечание; по крайней мере, я не слыхивал об этом и не скоро поверю даже самовидцу. Не заключают ли это из того, что алеуты, во время страшной их годины, укрываясь от ужасного