Шрифт:
Закладка:
— Я говорю об Аграфене Сергеевне, — пояснил Безбородко и вульгарно облизнул пухлые губы. — Едва эта юная фея вам наскучит, дайте мне знать, я дам вам за нее хорошую цену…
— Пойдите вон, сударь! — крик Урусова раздался с такой силой, что едва не вылетели стекла.
Граф опешил и замолчал.
— Вы слышали? Прочь из моего дома! — процедил Константин уже тише.
— Но я хотел лишь заключить сделку, — начал граф. — Однако вижу, что вы не в духе, князь. Возможно, я зайду как-нибудь в другой раз.
— В другой раз я с удовольствием пристрелю вас, — прошипел Урусов и, увидев, как на лице Безбородко отразился испуг, угрожающе добавил: — Если вы еще раз заведете этот разговор. И более не смейте переступать порог моего дома!
Константин резко развернулся и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
— Представляешь, этот мерзавец, хотел купить тебя! — вспомнил Константин немого позже в спальне, обнимая Грушу. Сон совсем выветрился из Урусова после разговора с Безбородко.
— И что в этом странного? — спросила Груша и, приподнявшись на локте, посмотрела на князя. — Я крепостная, а это как вещь, которую можно купить, продать, обменять.
— Почему ты так говоришь? — возмутился Константин и внимательно посмотрел на девушку.
— А разве вы, Константин Николаевич, со мной не так обращаетесь? — горько усмехнулась Груша и встала с кровати. Накинув брошенный на стул пеньюар, она подошла к трельяжу. Урусов, приподнявшись на локте, внимательно следил за каждым ее движением.
— Как ты можешь сравнивать меня с недалекими помещиками, которые унижают своих крепостных? — недовольно вымолвил Константин.
— Вы захотели меня и получили. И вас не интересовало мое мнение по этому поводу…
— Я ни разу не обидел тебя, — глухо вымолвил он.
— А моя няня? Вы, видимо, позабыли, Константин Николаевич, как наказывали ее на конюшне? А меня заставляли стоять голой в вашей спальне.
— Это было подло, согласен, — сказал, нахмурившись, Урусов. — Но за это я попросил у тебя прощения.
— А три месяца назад, насколько я помню, вы обещали мне вольную, а затем отступились от своих слов.
— Про вольную забудь, я тебе уже говорил, — заявил Константин и снова упал на подушку. Разговор начал принимать какой-то неприятный оборот, который совсем не нравился князю.
— Вот про это я и говорю, — заключила Груша, заколов светлый локон на макушке. — Я лишь вещь, с которой можно сделать все, что заблагорассудится господину.
— Прекрати! — гневно взорвался Урусов. Терпение его лопнуло, и он вскочил с постели. Накинув халат, он направился к двери. — Положительно, сегодня все хотят вывести меня из равновесия.
Звук захлопнувшейся за князем двери заставил Грушу задуматься — а не пора ли все это закончить? Сколько можно жить этой грязной, развратной жизнью. С некоторых пор в ее голову стала закрадываться мысль о том, что князь, возможно, еще не скоро отпустит ее от себя. И вся эта порочная связь вообще не должна была случиться.
Агафья, еще издалека завидев открытую коляску, бойко засеменила к выходу. Выскочив на высокое крыльцо, она с радостью смотрела на подъезжающий экипаж. Фома остановил лошадей и, быстро спрыгнув на землю, открыл лаковую черную дверцу с золотым вензелем в форме буквы У. Константин вальяжно вылез из кареты и, подав руку Груше, помог ей спуститься с подножки. Агафья проворно сошла с высоких ступенек парадного крыльца и приблизилась к молодым людям.
— Здравствуйте, Константин Николаевич, — обратилась она к князю, поклонившись. — Грунюшка, — воскликнула Агафья и обняла девушку.
— Как ты, нянюшка? — спросила та.
— Пойду, узнаю у Андрея Прохоровича, как дела в усадьбе, — заметил Константин, поняв, что надо оставить женщин наедине.
Агафья уединилась с Грушей в малиновой гостиной. Едва они остались одни, няня по-матерински расцеловала девушку и сказала:
— Как долго вы в Москве были, доченька.
— Более месяца, — ответила Груша, усаживаясь на светлый ореховый стул. Агафья опустилась напротив нее на небольшой диванчик. — Нянюшка, все так ужасно!
В следующие четверть часа Груша поведала Агафье обо всех своих переживаниях и злоключениях.
— Не зря сердце мое все время ныло, — ответила Агафья. — Как чувствовала, что плохо тебе!
— Не отступается князь от меня, я уже все перепробовала. Порой мне кажется, что эта мука никогда не кончится, — прошептала горестно Груша. — Расскажи мне лучше про Андрея Прохоровича, как он?
— Да как сказать, плохо…
— Отчего же? — напряженно спросила Груша.
— Как вы ухали с князем в Москву, неделю уж больно злющий ходил да смурной. А потом запил, да так, что почти две недели не просыхал.
— Печально, — произнесла тихо девушка.
— И не говори, деточка. А на той неделе он вообще упился вусмерть, да Прошку едва не пришиб.
— Как? — опешила Груша.
— Да так. Набросился на нее с кулаками. Если бы мужики не остановили, он бы ее точно поколотил.
— Я не верю, что Андрей Прохорович мог такое сотворить…
— Еще как смог, Грунечка. Водка, она людей в чудовищ превращает.
— И за что же он так Прошу? — спросила обеспокоено Груша.
— Кто ж знает? Однако после того раза уже вторую неделю трезвый ходит, вроде даже делами заниматься стал.
— Ох, страх-то какой тут у вас.
— И впрямь, деточка. Федор-то один с мужиками оранжерею доделывал. А теперь вроде Андрей Прохорович во вменяемом состоянии, так и отпустил Федора отдохнуть на недельку. А сам все с пирсом возится, больше не пьет, мужики без его присмотра все не так делают. На той неделе плохо забили колья в землю, так их на следующий день смыло рекой.
— А сам он как? — спросила Груша, ловя каждое слово Агафьи.
— Ну как, смурной ходит, всем недоволен. Раньше хоть иногда улыбался, а сейчас почти ни с кем даже словом не перемолвится. Все молчит да смотрит зло.
— Увидеть бы его хоть глазком, — прошептала Груша. — Я надеялась, он приедет на коляске за нами в Москву, а он одного Фому послал.
— Как же, Груня, — пожурила ее Агафья. — Думаешь, приятно ему видеть тебя с Константином Николаевичем-то?
